также  люди  решительные,  со священными  пиками Шатовье или  без,  и вообще
совсем не  склонные  сейчас  идти в  Суассон.  Несомненно,  братья-марсельцы
приближаются с каждым днем.

        "Глава пятая. ОБЕД"

     Счастливый   был  для   Шарантона   день  29-го  этого   месяца,  когда
братья-марсельцы действительно показались в виду. Барбару, Сантер и патриоты
вышли навстречу мрачным паломникам. Патриоты прижимают  запыленных братьев к
своей груди;  происходит  омовение  ног и угощение -  "обед на тысячу двести
человек  в  гостинице "Кадран Бле"  - серьезное тайное совещание, о  котором
ничего не  известно19, но  из которого  в  сущности  выйдет  мало
толку, потому что  Сантер  с его открытым кошельком и  громким голосом почти
лишен  разума.  Однако  эту  ночь  мы  проведем  здесь: наутро  -  публичное
вступление в Париж.
     Историки  дня,  диурналисты  или  журналисты,  как они  себя  называют,
оставили много воспоминаний  об этом публичном вступлении. Они рассказывают,
как мужчины и женщины в Сент-Антуанском предместье и  во всем Париже братски
приветствовали прибывших криками "браво"  и рукоплесканиями на переполненных
народом  улицах, причем  все это  происходило самым мирным образом, исключая
разве то,  что  наши  марсельцы изредка  указывали на  ленточную  кокарду  и
требовали, чтобы она была сорвана  и  заменена шерстяной, что и исполнялось;
как Якобинское  общество  в полном составе вышло  к месту  бывшей  Бастилии,
чтобы обнять гостей; как они торжественно шли потом к городской Ратуше,  где
их обнимал мэр  Петион;  как сложили свои  мушкеты в бараках Новой  Франции,
недалеко оттуда;  как, наконец, пришли к таверне на Елисейских Полях, где их
ожидала скромная патриотическая трапеза20.
     Обо  всем  этом  уведомляется  негодующее  Тюильри.  Красные  швейцарцы
наблюдают из-за дворцовых решеток  с удвоенной бдительностью, хотя, конечно,
опасности нет. В  этот день  во  дворце  дежурят синие  гренадеры  из секции
Фий-Сен-Тома;  это, как мы увидели,  игроки с полными кошельками, ленточными
кокардами,  среди  которых  служит Вебер.  Часть их  с офицерами  и  разными
фейянскими нотаблями  - Моро де Сен-Мери "трех тысяч  приказов"  и  другие -
обедали  в  этот день  в таверне возле той, где  угощали  марсельцев, только
гораздо более приличной. Они пообедали и провозглашают теперь патриотические
здравицы, в то время как марсельцы, просто национальные патриоты, садятся за
свои скромные приборы.  Что произошло  дальше, остается  невыясненным по сей
день, но  факты таковы: некоторые гренадеры  выходят из своей  таверны, быть
может несколько возбужденные, но еще не пьяные,  - выходят, с целью доказать
марсельцам и  толпе  снующих  в  этих местах  парижских патриотов, что  они,
солдаты батальона  Фий-Сен-Тома, если хорошенько присмотреться, нисколько не
менее  патриотичны, чем какой бы  то ни было другой  класс  людей. Это  была
слишком  необдуманная  затея!  Может  ли уличная  толпа  поверить  подобному
заявлению или  ответить на него иначе чем вызывающими насмешками? Не стерпев
их,  гренадеры  вытаскивают  из  ножен  сабли,  а  вслед  за  тем  раздается
пронзительный  крик:   "A  nous,  Marseillais!"   (Помогите,  марсельцы!)  С
быстротою  молнии,  ибо  скромный  обед  еще  не  подан,  таверна марсельцев
распахивается:  из  дверей,  из  окон  бегут,  выскакивают  517  необедавших
патриотов и,  сверкая обнаженными саблями, являются на поле брани. Вы хотите
вступить в переговоры, гренадерские офицеры  и официальные особы "с внезапно
побледневшими лицами", как говорят отчеты?21  Благоразумнее  было
бы немедленное умеренно  быстрое отступление. Солдаты батальона Фий-Сен-Тома
отступают сначала  спиной вперед, потом, увы, лицом  вперед  и  с  утроенной
скоростью; марсельцы, по сообщению одного отчета, "перескакивая через заборы
и  канавы,  гонятся  за  ними,  как  львы; это  было  внушительное  зрелище,
messieurs".
     Итак, они  отступают,  марсельцы преследуют их. Быстрее и быстрее бегут
преследуемые  по направлению к Тюильри, где подъемный мост принимает главную
массу  беглецов  и, сразу поднятый, спасает их или же  это делает зеленый ил
канавы. Мост  принял  главную массу, но  не всех, ах нет! Моро  де Сен-Мери,
например, слишком жирен и  не  мог  бежать быстро,  он  получил удар саблей,
только плашмя, по лопаткам, упал - и исчез из истории  революции. Были также
порезы, уколы  в мясистые части тела, много порванного платья и других порч,
но худший  жребий  выпал  бедному младшему  лейтенанту  Дюгамелю,  невинному
биржевому маклеру!  Он обернулся с пистолетом в руке к своему преследователю
или  преследователям,  выстрелил  и  промахнулся; выхватил другой  пистолет,
опять  выстрелил  -  и  опять  промахнулся;  потом   побежал,  к   несчастью
понапрасну.  На  улице  Сен-Флорентин  его   настигли  и  яростно  проткнули
насквозь; это был конец новой эры и всяких эр для бедного Дюгамеля.
     Мирные  читатели могут представить себе, какой  предобеденной  молитвой
все это было для сурового  патриотизма и как батальон Фий-Сен-Тома  выступил
"под  ружье",  по  счастью,  без  дальнейших  последствий.  В  суд  Собрания
поступили  жалобы  и встречные  жалобы; велась  защита;  марсельцы требовали
приговора свободного суда присяжных, который так и не состоялся. Но для  нас
интереснее  вопрос:  каков  будет  конец  всех  этих  дико  нагромождающихся
событий? Какой-нибудь да  будет, и время его  близится! Работают центральные
комитеты,  комитеты  федератов   в  якобинской  церкви,  комитеты  секций  в
городской Ратуше, собрание Карра, Камиля и компании в кафе "Золотое солнце";
работают  подобно  подводным  божествам  или  болотным  богам,  орудующим  в
глубокой тине, пока все не будет готово.
     А наше Национальное собрание, подобно полузатонувшему кораблю без руля,
лежит, качаясь с боку на бок, в то время как на него страшно орут  с галерей
визгливые женщины и федераты  с саблями;  оно ждет, к какому берегу  прибьет
его волна  случая,  подозревая -  а на  левой стороне  и зная,  -  какой тем
временем готовится  подводный взрыв! То и дело  приходят петиции,  требующие
обвинения  короля в вероломстве;  приходят они и  от парижских  секций, и от
провинциальных патриотических городов, "от Алансона, Бриансона и торговцев с
ярмарки в Бокере". И если бы только  это!  Но 3 августа  являются с такой же
петицией  мэр  Петион  и  муниципалитет, -  являются совершенно  открыто,  в
трехцветных  муниципальных шарфах. Все  патриоты требуют обвинения короля  в
нарушении присяги; все желают и  ждут  низложения его.  Бриссотинцы  требуют
того  же  и  возведения  на престол маленького  королевского принца  под  их
протекторатом.  Настойчивые  федераты  спрашивают  Законодательное собрание:
"Можете вы спасти нас или нет?"  47 секций  согласны на низложение, и только
секция Фий-Сен-Тома осмеливается не соглашаться на это. Секция Моконсей даже
заявляет,  что низложение, собственно говоря, уже  совершилось;  Моконсей  с
своей  стороны "отныне",  с  последнего  дня  июля,  "отказывает Людовику  в
повиновении" и заносит это постановление в протоколы для всеобщего сведения.
Шаг этот громко порицается, но будет вызывать и громкие  похвалы, и название
Mauconseil,  или  плохой  совет, тогда  изменится в  Bonconseil,  или добрый