парламентского красноречия, статей конституции и  гильотины. Говори со мною,
мать-природа,   и  пой  моему  больному  сердцу  свою  чудесную  бесконечную
колыбельную песнь, и пусть все остальное пребудет вдали!
     Вот и другой ряд телег, в котором находится Елизавета, сестра Людовика.
Ее процесс был похож на все остальные: заговоры и заговоры! Это была одна из
самых кротких, самых невинных  женщин. С  нею сидела, среди двадцати четырех
других,  когда-то  робкая,  а  теперь  мужественная   маркиза  де  Крюссоль,
относившаяся к ней с живейшею преданностью. У подножия эшафота  Елизавета со
слезами на глазах благодарила эту маркизу, выказывала  печаль, что  ничем не
может  наградить  ее.  "Ах,  Madame,  если бы  ваше  королевское  высочество
удостоили поцеловать меня, то все мои желания были  бы исполнены".  - "Очень
охотно, маркиза, и от всего моего сердца"4. И вот  они у подножия
эшафота! Королевская семья сократилась до двух членов: девочки и  маленького
мальчика.  Мальчик,  некогда называвшийся дофином,  был отнят у своей матери
еще при ее  жизни и отдан некоему ремесленнику Симону, кожевнику, служившему
тогда при тюрьмах Тампля, чтобы воспитать его в  принципах санкюлотизма. Тот
научил  его  пить,  ругаться,  петь  "Карманьолу".   Симон  попал  теперь  в
муниципалитет,  а бедный  мальчик, спрятанный  в одной из  башен  Тампля, из
которой он от  страха, растерянности  и преждевременной дряхлости  не  хочет
выходить,  лежит, умирая среди грязи и  "мрака", в рубашке, не  менявшейся в
течение   шести   месяцев.   Так  плачевно5  умирают,  никем   не
оплаканные,  только бедные  дети, работающие на фабриках,  и другие подобные
бедняки.
     Весна  посылает  свои зеленые  листья  и ясную  погоду:  светлый  май -
светлее,  чем когда-либо, а  смерть не отдыхает.  Знаменитый  химик Лавуазье
должен умереть;  химик Лавуазье  был  в свое время генеральным откупщиком, а
теперь  все  генеральные  откупщики арестованы и должны  дать  отчет в своих
доходах   и   умереть   за   то,   что   "замачивали   для   большего   веса
табак"6; Лавуазье  просил дать ему еще две  недели  жизни,  чтобы
закончить  некоторые опыты, но  "Республика не  нуждается  в таковых"; топор
должен  исполнить  свое  дело.  Циник Шамфор,  читая надписи: "Братство  или
Смерть",   замечает:   "Это   братство  Каина";   его   арестовывают,  потом
освобождают; потом,  узнав, что его намерены снова арестовать,  этот  Шамфор
наносит себе раны,  зарезывается  безумной, неверной  рукой и  не без  труда
достигает убежища  смерти.  Кондорсе был хорошо  спрятан в продолжение  этих
месяцев,  но  глаза Аргуса подстерегают,  ищут  его.  Убежище его  сделалось
опасным и для других, и для него самого; он должен снова бежать, прятаться в
окрестностях  Парижа, в  лесах и каменоломнях. И вот в деревне Кламар в одно
пасмурное  майское  утро  появляется  оборванец  со  всклокоченной  бородой,
изнуренный   голодом,   и   требует  себе   завтрак  в  таверне.   По   виду
подозрительный! "Слуга  без места, говоришь ты?" Председатель комитета 40 су
находит при нем  Горация  по  латыни. "Не  из тех ли  ты cidevants,  которые
привыкли  держать  слуг?  Подозрительный!"  Его  тащат  немедленно,  не  дав
окончить завтрака, в Бур-ла-Рен пешком; он лишается чувств от истощения, его
сажают  на  крестьянскую лошадь; бросают в  сырую  тюремную  камеру; наутро,
вспомнив о нем, входят: Кондорсе лежит мертвый на полу. Они умирают быстро и
исчезают, исчезают знаменитые люди Франции, гаснут, подобно затушенным огням
в театре.

     При  таких обстоятельствах  не странно  ли,  даже  не  трогательно  ли,
видеть,  как  город  Париж  высыпает в мягкие  майские  ночи  на  улицы  для
гражданской церемонии, которую называют "Souper Fraternel". Братским ужином?
Добровольно или отчасти добровольно это делается по вечерам 12, 13 и 14 мая.
На улице Сент-Оноре и  на других главных улицах и площадях каждый  гражданин
выносит на вольный воздух свой ужин,  какой  доставил ему суровый maximum, и
присоединяет его  к  ужину  своего соседа;  и за  общим  столом  с  веселыми
огоньками  и с подобающим количеством граненого стекла и другого убранства и
лакомств   обыватели   скромно   ужинают   вместе,   под   кротким   сиянием
звезд7. Взгляни на это, о ночь! С  веселой заздравной чашей вина,
чокаясь  за  царство  Свободы,  Равенства  и  Братства  со  своими   женами,
наряженными в лучшие ленты, со  своими малютками, резвящимися  вокруг, сидят
граждане за скромным праздником любви. Ночь в своих обширных владениях нигде
более не видит ничего  подобного. О  братья,  отчего же  царство братства не
пришло? Оно пришло,  оно должно  прийти, говорят граждане,  скромно чокаясь.
Но, увы!  Эти  вечные звезды, не глядят ли они вниз, "подобно ясным  взорам,
горящим вечным состраданием к жребию человека"!
     Одно  печально, однако, - это то, что отдельные личности покушаются  на
убийства  представителей  народа. Представитель  Колло  д'Эрбуа, член самого
Комитета общественного спасения, возвращаясь домой около часу ночи, вероятно
отуманенный ликером, как это  обыкновенно с ним бывает, встречен на лестнице
криком "Scelerat!" и  щелканьем пистолета, который при выстреле дает осечку,
осветив на  мгновение пару свирепых,  расширенных зрачков, смуглое,  страшно
искаженное лицо,  в  котором  можно узнать  его маленького соседа гражданина
Амираля, бывшего "клерка  в  отделе лотерей"!  Колло  кричит:  "Убийство!" -
таким  голосом, который способен разбудить всю улицу Фавар. Амираль спускает
курок  вторично, и  пистолет  опять  дает осечку,  затем  бросается  в  свою
квартиру  и  там  после  еще  нескольких выстрелов из  мушкета  с  таким  же
результатом сначала  в  себя, потом  в  арестовывающего  его  он  схвачен  и
заключен  в тюрьму8. Негодующий человек этот маленький Амираль, с
южным темпераментом  и комплекцией, "с значительной мускульной силой". Он не
отрицает, что намеревался "очистить  Францию от тирана", даже сознается, что
следил за самим Неподкупным, но избрал Колло, как более доступного!
     Много было  шума по этому случаю; много напыщенных поздравлений Колло и
братских  объятий в  Якобинском  клубе  и в  других местах.  И  однако,  дух
убийства оказывается  заразительным.  Спустя всего два дня, 23 мая, около  9
часов  вечера, Сесиль Рено, дочь писчебумажного торговца, молодая  женщина с
кротким,  цветущим лицом, является к токарю на улице  Сент-Оноре  и говорит,
что желает  видеть Робеспьера.  Робеспьера нельзя видеть.  Она непочтительно
ворчит, ее задерживают. Она оставила корзинку  в ближайшей лавке; в корзинке
находят женское платье  и два  ножа! Бедная  Сесиль, допрошенная  Комитетом,
объявляет,  что она хотела  посмотреть, "на что похож тиран". Платье же было
"для моей  собственной  надобности в  том  месте,  в  которое  я,  наверное,
направлюсь". - "Какое место?" -  "Тюрьма и затем гильотина", - отвечает она.
Такие факты являются следствием поступка Шарлотты  Корде у народа, склонного
к подражанию и  мономании!  Смуглые, желчные люди пробуют  совершить  подвиг
Шарлотты,  но их пистолеты не стреляют; кроткие, цветущие женщины пробуют то
же самое и, только вполовину решившись, оставляют свои ножи в лавке.
     О  Питт и вы, заговорщики  в чужих краях, неужели Республика никогда не
будет иметь покоя, но постоянно будет раздираема полными приманок силками  и
проволоками взрывчатых снарядов? Смуглый Амираль, прелестная молодая Сесиль,