небом, отвечают подзорные трубы, это воздушный шар Монгольфье, и  он  подает
сигналы. Австрийская батарея лает на этот воздушный шар, как  собака на луну
- без всякого результата: шар продолжает подавать сигналы; обнаруживает, где
может  находиться  австрийская засада, и  спокойно  спускается39.
Чего только не выдумают эти дьяволы во плоти!
     г.  во  время  войны  революционной  Франции  против  первой антифранцузской
коалиции французская армия генерала Ж. Журдана нанесла поражение австрийским
войскам.

     В общем, о читатель, разве  это не  одна из самых  странных, когда-либо
вырисовывавшихся  огненных картин,  вспыхивающая на фоне мрака  гильотины? А
вечером -  33 театра и  60  танцевальных залов, полных  веселящихся Egalite,
Fraternite  и  "Карманьолы". И  48  секционных комитетских залов,  пропахших
табаком  и  водкой,   подкрепляемых  ежедневными  40   су,  они  задерживают
подозрительных.  И 12 тюрем  для  одного Парижа,  они  не  пустуют, они даже
переполнены!  И  для  каждого  шага  вам  необходимо ваше  "свидетельство  о
гражданстве", хотя бы только для того,  чтобы  войти или выйти;  более того,
без него  вы не  получите  и  за деньги  вашу ежедневную порцию хлеба. Около
булочных - вереницы в красных  колпаках, они не молчат, так как цены все еще
высоки,  поддерживаемые обнищанием  и  смутой.  Лица людей омрачены взаимной
подозрительностью. Улицы остаются неметеными; дороги  не исправляются. Закон
закрыл свои книги и говорит мало или экспромтом устами Тенвиля. Преступления
остаются     ненаказанными,     но    только    не    преступления    против
революции40. "Число подкинутых детей, как вычисляют некоторые,  -
удвоилось".
     Молчит  теперь роялизм; молчат аристократизм и все почтенное  сословие,
державшее  свои  кабриолеты.  Почестью  и  безопасностью  пользуется  теперь
бедность,  а не богатство.  Гражданин, желающий следовать  моде,  выходит на
прогулку  об руку со своей женой в красном  вязаном колпаке,  грубом  черном
кафтане  и полной карманьоле. Аристократизм прячется  в последние оставшиеся
убежища, подчиняясь всем требованиям, неприятностям, вполне счастливый, если
ему удается  спасти  жизнь. Мрачные  замки без  крыш,  без  окон смотрят  на
прохожих  по сторонам  дороги;  национальный  разрушитель  разграбил  их для
свинца  и камня.  Прежние  владельцы  в  отчаянии бегут  за  Рейн, в  Конде,
представляя  любопытное  зрелище  для  мира. Ci-devant  сеньор с  утонченным
вкусом сделался  превосходным  ресторанным  поваром  в  Гамбурге;  ci-devant
madame, отличавшаяся  изяществом туалета, -  хорошо торгующею  marchande  de
modes в  Лондоне.  На Ньюгет-стрит вы встречаете маркиза  M.  le  Marquis  с
тяжелой  доской  на  плечах,  стругом  и рубанком  под  мышкой:  он  занялся
столярным ремеслом  - нужно  же чем-нибудь  жить (faut  vivre)41.
Больше  всех других  французов  преуспевают теперь,  в  дни  бумажных денег,
торговцы процентными бумагами. Фермеры  также процветают. "Дома фермеров,  -
говорит  Марсье, - стали похожи  на лавки  ростовщиков"; здесь скопились все
предметы домашней  обстановки, костюмы, золотые и серебряные  сосуды; теперь
дороже всего хлеб. Доход фермера  - бумажные деньги, и он один из всех имеет
хлеб; фермер чувствует себя лучше, чем лендлорд, и сам сделается лендлордом.
     И как уже говорилось, каждое утро молчаливо, подобно мрачному призраку,
проезжает среди  этой суеты революционная повозка,  словно пишущая на стелах
свое  "мене", "мене".  Ты взвешен на  весах и найден  очень  легким! К этому
призраку люди относятся равнодушно, к нему уже привыкли, жалобы не доносятся
из  этой колесницы  смерти.  Слабые женщины и  ci-devants  в своем поблекшем
оперении  сидят  безмолвно, уставившись  глазами  вперед,  как бы  в  темное
будущее. Иногда тонкие губы искривляются иронией, но не произносят ни слова,
и телега движется дальше. Виновны они перед небом или нет - перед революцией
они, конечно,  виновны. Притом разве Республика не  "чеканит  деньги" из них
своим  большим  топором?   Красные  колпаки  ревут  с  жестоким  одобрением;
остальной Париж смотрит если со вздохом, то уж и этого много; нашим ближним,
которыми завладели мрачная неизбежность и Тенвиль, вздохи уже не помогут.
     Отметим еще одну или, вернее,  две вещи,  не более:  белокурые парики и
кожевенное  производство  в  Медоне.  Много было  толков  об  этих белокурых
париках   (perruques  blondes).   О   читатель,   они   сделаны   из   волос
гильотинированных  женщин!  Локонам  герцогини,  таким  образом, может быть,
случится покрывать череп  кожевника; ее белокурому  германскому  франкизму -
его черный галльский  затылок, если  он плешив. Или, быть может,  эти локоны
носят  с  любовью, как  реликвии,  делая  носящего  подозрительным? Граждане
употребляют их не без насмешки весьма каннибальского толка.
     Еще глубже  поражает сердце человека кожевенная мастерская в Медоне, не
упомянутая  среди  других  чудес  кожевенного дела! "В  Медоне,  -  спокойно
говорит   Монгайяр,  -  существовала   кожевенная  мастерская   для  выделки
человеческих кож; из кожи тех гильотинированных, которых находили достойными
обдирания, выделывалась изумительно хорошая кожа наподобие замши", служившая
для   брюк  и   для   другого  употребления.  Кожа  мужчины,  добавляет  он,
превосходила прочностью и иными качествами кожу серны; женская же кожа почти
ни на что не годилась -  ткань ее  была слишком мягкой! История, оглядываясь
назад,  на каннибализм от пилигримов  (Purchase's Pilgrims) и всех  ранних и
позднейших  упоминаний  о  нем,  едва  ли   найдет   в   целом  мире   более
отвратительный каннибализм. Ведь это утонченный, изощренный вид, так сказать
perfide, коварный!  Увы! Цивилизация все еще только внешняя оболочка, сквозь
которую  проглядывает  дикая,  дьявольская  природа  человека.  Он  все  еще
остается созданием природы, в которой есть как небесное, так и адское.

        " 

        "Глава первая. БОГИ ЖАЖДУТ"

     Что же это за явление, называемое  революцией,  которое, подобно ангелу
смерти,  нависло над  Францией, топя, расстреливая,  сражаясь, сверля  дула,
выделывая человеческие  кожи?  Слово "революция"  - это лишь  несколько букв
алфавита;  революция  же -  это явление,  которым  нельзя  овладеть, которое
нельзя запереть под замок. Где оно  находится?  Что оно  такое? Это безумие,
которое живет в сердцах  людей. Оно и в том, и в другом человеке; как ярость
или как ужас  оно во всех людях. Невидимое, неосязаемое,  и, однако, никакой
черный Азраильмечом от моря до моря, не мог бы быть большей действительностью.
     
     Объяснять,   как   вообще   понимается   объяснение,   развитие   этого
революционного  правительства  - не наша задача. Человек не  может объяснить