и все знавшие их, и многие из тех,  кто совсем не знал их, сидят под замком,
ожидая расследования Тенвиля.

        "Глава четвертая. МУМБО-ЮМБО"

     Но что такое готовится в Национальном саду, бывшем Тюильрийском, в день
декады, заменивший воскресенье, 20 прериаля, или 8 июня по старому стилю?
     Весь  город  здесь  в праздничных  одеждах9.  Грязное  белье
исчезло вместе  с  эбертистами, хотя  Робеспьер, например,  никогда не  имел
неопрятного  вида,  его  всегда видели элегантным  и  завитым, даже  не  без
тщеславия,  и  комната  его  была  вся  украшена  зеленолицыми портретами  и
бюстами. Как  мы  сказали,  все бесчисленные граждане  и  гражданки  одеты в
праздничные платья;  погода  солнечная, веселое ожидание озаряет  все  лица.
Присяжный Вилат дает завтрак многим депутатам в своем официальном помещении,
в бывшем павильоне Флоры, и радуется благоприятной  декаде, глядя на веселую
толпу, на пышную июньскую  зелень.  В этот  день, если будет угодно небу, мы
получим новую религию,  основанную  на усовершенствованных  антишометтовских
принципах.
     Поскольку католицизм был выжжен, а поклонение Разуму - гильотинировано,
надо же было придумать какую-нибудь новую  религию.  Неподкупный  Робеспьер,
законодатель  свободного  народа,  хочет  быть,  как  в   древности,   также
священнослужителем и пророком. Он  облачился в  заказанный для этого  случая
голубой камзол, белый шелковый  жилет,  вышитый  серебром,  черные  шелковые
брюки, белые чулки и башмаки с золотыми пряжками. Как председатель Конвента,
он  заставил его  декретировать признание  Верховного Существа  и бессмертия
души.  Эти  утешительные принципы  объявлены указом как  основа рациональной
республиканской религии, и вот в эту благословенную декаду с помощью неба  и
художника Давида должен произойти первый акт поклонения новому божеству.
     Итак, смотрите: после того как декрет утвержден  и произнесена по этому
поводу "самая тощая из пророческих речей, когда-либо произнесенных", Магомет
Робеспьер,  в  голубом  камзоле  и   черных  брюках,  завитой  и   тщательно
напудренный,  неся в  руке  букет цветов и колосьев, гордо  выходит из  зала
Конвента; депутаты  его следуют за ним,  однако, как замечают, на  некотором
расстоянии.  Сооружено нечто  вроде амфитеатра  или, вернее,  возвышения, на
котором  сложены отвратительные  статуи атеизма, анархии и  тому  подобного,
возбуждающие благодаря небу и художнику Давиду отвращение во всех сердцах. К
несчастью, однако,  возвышение  слишком  тесно,  и на вершине  его  не может
уместиться и  половина любопытных, вследствие  чего поднимается  неприличная
толкотня  и даже изменнический непочтительный шум. Тише, ты,  Бурдон с Уазы!
Молчи, или тебе придется плохо!
     Зеленоликий первосвященник берет факел, подаваемый  художником Давидом,
бормочет еще несколько  пышных, бессодержательных  слов, которых, к счастью,
нельзя  расслышать,  потом  делает несколько решительных  шагов перед  лицом
ожидающей Франции и прикладывает свой факел к атеизму и  компании,  которые,
будучи  сделаны из картона и облиты скипидаром, быстро  сгорают. Из-под  них
поднимается "посредством механизма" несгораемая статуя Мудрости, которая  по
несчастной случайности оказывается немного  закоптелой, но  тем не менее она
стоит на виду с невозмутимой ясностью.
     А затем? Ну,  затем следуют другие процессии,  другие бессодержательные
речи,  и вот  состоялся  наш  праздник в  честь l'Etre Supreme;  наша  новая
религия, худшая или лучшая, явилась! Брось на это один взгляд, читатель,  не
более. Это  самая жалкая страница  человеческих летописей. Или тебе известны
еще более жалкие? Мумбо-юмбо африканских лесов кажется мне почтенным рядом с
этим  новым  божеством  Робеспьера,  так как  это  сознательный  мумбо-юмбо,
знающий, что он всего лишь механизм.  О зеленоликий пророк, несчастнейший из
пузырей, надутый до того, что почти готов лопнуть, в какую  безумную  химеру
среди реальностей превращаешься  ты! Так этот смоляной  факел из картона для
зажигания фейерверков  изображает  чудодейственный  жезл Аарона, который  ты
хочешь простереть  над объятой кошмаром  и  адом Францией,  и  приказать  ее
египетским казням  прекратиться? Исчезни  ты вместе с  ним!  "(Avec ton Etre
Supreme!) - сказал Бийо. - Tu commences  a m'embeter, ты начинаешь надоедать
мне с твоим высшим существом"10     достоверный, без подтасовки, так как в  сущности, несмотря на свое название,
это не рассказ, а защитительная речь. - Примеч. авт.

     С  другой  стороны,  Катерина  Тео,  бывшая  служанка, 73  лет, исстари
привыкшая пророчествовать и сидеть в Бастилии, сидит теперь в мезонине улицы
Контрескарп, внимательно  изучая Книгу Откровения по отношению к Робеспьеру,
и  находит,  что  этот  удивительный,  трижды   могущественный   Максимилиан
действительно  тот  человек, которому, по словам  пророка,  суждено обновить
землю. С нею сидят  набожные старые маркизы, ci-devant почтенные дамы, среди
которых   неизбежно  присутствует  и  бывший  член  Учредительного  собрания
тупоголовый  Дом  Герль.  Так  сидят  они  там,  на  улице  Контрескарп,   в
таинственном   обожании:  Мумбо   есть  Мумбо,  и   Робеспьер  пророк   его.
Замечательный  человек  этот  Робеспьер.  У  него  есть  своя  лейб-гвардия,
состоящая  из  Tappe-durs, так  сказать  жестоко  бьющих, пылких  патриотов,
вооруженных палками с железными наконечниками, и  якобинцы целуют  край  его
одежды. Многие восхищаются им, а иные и поклоняются ему, и он вполне достоин
удивления всех людей.
     Однако  главный вопрос и надежда вот в  чем: является ли этот  праздник
мумбо-юмбо в Тюильри предвестием, что деятельность гильотины ослабеет?  Увы,
до этого еще далеко! Как раз на другой день после празднества Кутон, один из
трех  "пустоголовых  негодяев",  велит поднять себя на трибуну и предъявляет
пачку бумаг. Он предлагает, чтобы ввиду  непрекращающихся заговоров Закон  о
подозрительных получил более широкое толкование  и чтобы аресты продолжались
с  усиленной настойчивостью и были облегчены.  А  так как и работы будет при
этом более, то Революционный трибунал должен быть расширен, вернее, разделен
на  четыре трибунала, каждый  со  своим председателем,  со  своим Фукье  или
заместителем  Фукье. Все четыре будут работать  одновременно,  и все остатки
формальностей и  затяжек будут устранены.  Таким  образом,  быть может,  еще
удастся справиться с  работой. Таков этот нашумевший в свое  время декрет от
22-го прериаля, предложенный Кутоном. При чтении  его у самой Горы захватило
дыхание от ужаса, и  Рюан решился сказать, что  если этот декрет пройдет без
отсрочки и прений, то он, Рюан, как один  из представителей,  "разнесет себе
череп".  Напрасные  слова!  Неподкупный  сдвинул  брови,  сказал   несколько
пророческих, роковых  слов, - и Закон  Прериаля вошел  в  силу. Опрометчивый
Рюан рад, что  череп его остался на своем  месте. Значит,  смерть и  смерть!
Фукье расширяет помещение своего суда, чтобы было место одновременно для 150
человек,  и  добывает усовершенствованную  гильотину, работающую быстрее; он