с  галер  бросались  с  ведрами  тушить эти  самые  гордые  корабли. Корабль
"Ориент" и остальные должны везти молодого артиллериста в  Египет и не смеют
превратиться до  времени ни  в пепел, ни в морских  нимф,  ни  в  ракеты, ни
сделаться добычей англичан!
     Итак,  во Франции всенародный  гражданский  праздник и  ликование, а  в
Тулоне  людей расстреливают  массами из мушкетов  и  пушек, как  в Лионе,  и
"смерть изрыгается  широким  потоком"  (vomie  a  grands  flots);  12  тысяч
каменщиков вытребованы из окрестностей, чтобы срыть Тулон  с лица земли. "Он
должен быть срыт весь, - заявляет Барер, - весь, за исключением национальных
корабельных  заведений,  и  впредь должен  называться  не Тулоном,  а Горным
Портом". Оставим его теперь в мрачном облаке  смерти, но с надеждой,  что  и
Тулон построен из камня  и  даже 20 тысяч каменщиков не смогут  снести его с
лица земли, прежде чем пройдет вспышка гнева.
     Становится уже  тошно  от "изрыгаемой  потоками смерти". Тем  не  менее
разве не  слышишь  ты, читатель  (ведь эти звуки  не  смолкают  столетия), в
глухие  декабрьские и  январские ночи  над городом  Нантом  неясный шум, как
будто выстрелы и крики ярости и рыдания смешиваются с ропотом и  стонами вод
Луары? Город Нант погружен в  сон, но депутат Каррье не спит, не спит и рота
Марата в шерстяных колпаках. Зачем снимается с якоря в двенадцатом часу ночи
это плоскодонное судно, эта барка с сидящими в ее трюме 90 священниками? Они
отправляются на  Бель-Иль?  Посредине  Луары  по  данному  сигналу дно судна
раздвигается,  и оно погружается в воду со всем  своим  грузом.  "Приговор к
изгнанию,  -  пишет Каррье, - был исполнен вертикально". 90 священников с их
гробом-баркой  лежат на дне реки! Это первая  из Noyades, которые  мы  можем
назвать потоплениями Каррье, сделавшимися знаменитыми навеки.
     Гильотинирование  продолжалось  в  Нанте,   пока  палач  не  отказался,
выбившись   из  сил.   Затем  последовали  расстрелы   "в  долине  Сен-Мов";
расстреливались маленькие дети и женщины с грудными младенцами; тех и других
убивали по 120, расстреливали по  500 человек зараз, так горячо  было дело в
Вандее, пока сами якобинцы не возмутились и все, кроме роты Марата, не стали
кричать:  "Остановитесь!"  Поэтому  и придумали  потопление.  В  ночь  24-го
фримера года  второго,  которое приходится на 14 декабря 1793 года, мы видим
вторую Noyade18, стоившую жизни "138 человекам".
     Но зачем жертвовать баркой? Не проще ли сталкивать в воду со связанными
руками и  осыпать свинцовым градом все пространство  реки, пока последний из
барахтающихся не пойдет  на дно?  Неспящие больные  жители  города  Нанта  и
окрестных  деревень слышат стрельбу, доносимую ночным  ветром, и удивляются,
что бы это могло значить?  В  барке были  и женщины, которых красные колпаки
раздевали донага,  как  ни  молили  они,  чтобы  с  них не снимали  юбок.  И
маленькие дети были  брошены туда, несмотря на мольбы матерей. "Это волчата,
- отвечала рота Марата, - из них вырастут волки".
     Потом  и  дневной  свет становится свидетелем  нояд;  женщин  и  мужчин
связывают вместе за руки и за ноги и бросают. Это  называют "республиканской
свадьбой". Жестока пантера лесов, самка, лишенная своих детенышей, но есть в
человеке  ненависть, более жестокая, чем эта. Окоченелые,  не знающие больше
страдания, бледные, вздутые тела жертв беспорядочно несутся  к морю  волнами
Луары; прилив  отбрасывает их обратно;  тучи  воронов затемняют реку;  волки
бродят  по  отмелям. Каррье  пишет: "Quel  torrent  revolutionnaire!" (Какой
революционный поток!) Человек свиреп, и время свирепо.  Таковы нояды Каррье;
их насчитывают  25,  потому что все сделанное во мраке ночи рано  или поздно
выходит на  свет божий19 и не забывается в  продолжение веков. Мы
обратимся теперь  к  другому виду завершения санкюлотизма, оставив этот, как
самый мрачный.
     Но в самом деле, все люди свирепы  так же, как и время. Депутат Лебон в
Аррасе,  обмакивая свою шпагу в кровь, текущую с гильотины, восклицает: "Как
мне   это  нравится!"   Говорят,  по  его  приказанию  матери  должны   были
присутствовать, когда гильотина пожирала их детей. Оркестр  поставлен вблизи
и  при  падении  каждой  головы  начинает  играть  "Ca  ira"20. В
Бур-Бедуен, в Оранжском округе, было срублено  ночью дерево Свободы. Депутат
Менье, услышав об этом,  сжигает  местечко до  последней  собачьей  конуры и
гильотинирует   жителей,   не   успевших   спрятаться  в   погребах  или   в
горах21.  Республика   единая   и  нераздельная!   Она   новейшее
порождение  огромного  неорганического чрева природы,  которое люди называют
адом,  хаосом,  первобытной  ночью,  и  знает  один  только  закон  -  закон
самосохранения.  Tigresse Nationale! Не заденьте даже кончика ее усов! Быстр
ее  ответный  удар;  посмотрите,  какую  она вытянула лапу;  сострадание  не
закрадывалось в ее сердце.
     Прюдом,  глупый  хвастливый   печатник,  неспособный   редактор,   пока
якобинский, замышляет сделаться ренегатом и  опубликовать объемистые тома на
такую тему: "Преступления революции", прибавляя к ним бесчисленную ложь, как
будто  недостаточно  одной  правды.  Мы, со  своей  стороны,  находим  более
назидательным  запомнить раз и навсегда, что  эта республика и  национальная
тигрица - новое явление, факт, созданный природой среди формул в век формул,
и молча  присматриваться, как  такое естественное проявление  природы  будет
вести себя среди формул. Ведь последние только отчасти  естественны, отчасти
же призрачны,  предположительны;  мы  называем  их  метафорически  правильно
вылитыми формами, из которых иные еще имеют тело, и в них теплится жизнь; но
большинство,  согласно  немецкому  писателю,  представляет  внутри  пустоту:
"стеклянные  глаза, смотрящие на вас  с призрачной  жизнью, а внутри  только
нечистое  скопление  трутней  и пауков"!  Но  не  забывайте,  что  это  факт
естественный, праведный факт, ужасный  в своей правдивости, как сама смерть.
Все, что так же  правдиво, может встретить его лицом к лицу и пренебречь им;
а что не правдиво?

        "Глава четвертая. ПОЛНАЯ КАРМАНЬОЛА"

     Одновременно  с   этим  адски-черным  зрелищем  развертывается  другое,
которое можно назвать адски-красным, - уничтожение католической религии, а в
продолжение некоторого времени уничтожение религии  вообще. Мы  видели,  что
новый  календарь Ромма установил  десятый  день  отдыха,  и  спрашивали: что
станется с  христианским воскресением?календаря, как все это определилось. Странно вспомнить, замечает Мерсье, что
в последний праздник Тела Господня в  1792 году вся Франция и все  верховные
власти шествовали в религиозной  процессии с  самым  набожным  видом; мясник
Лежандр,  заподозренный  в  непочтительности,  едва  не  был  убит  в  своей
двуколке, когда  процессия проходила  мимо. Галликанская иерархия, церковь и
церковные формулы, казалось,  цвели, хотя с несколько пожелтевшими листьями,
но  не более  желтыми, чем в  прежние годы или  десятилетия; цвели  повсюду,
среди  симпатии чуждого софистике народа, вопреки философам, законодателям и
энциклопедистам.  Но,  увы, цвели, подобно темнолистой vallombrosa,  которую