ниспадающими  до  пояса"  черными  волосами,  она отправляется в  зал  суда.
Возвращаясь быстрыми шагами, она подняла палец, чтобы показать нам, что  она
осуждена;  ее глаза,  казалось,  были  влажны.  Вопросы  Фукье-Тенвиля  были
"грубы"; оскорбленная женская  честь бросала их ему обратно с гневом, не без
слез.
     Теперь,  когда короткие приготовления кончены, предстоит и ей совершить
свой   последний  путь.  С  нею   ехал   Ламарш,   "заведовавший  печатанием
ассигнаций". Жанна  Ролан старается ободрить  его,  поднять упавший дух его.
Прибыв к подножию эшафота, она просит дать ей перо и бумагу, "чтобы записать
странные мысли, пришедшие ей на ум"7, - замечательное требование,
в котором ей, однако, было отказано. Посмотрев на стоящую на  площади статую
Свободы,  она  с  горечью заметила: "О Свобода,  какие  дела творятся  твоим
именем!"  Ради  Ламарша она хочет умереть первой, "чтобы показать  ему,  как
легко умирать". Это противоречит приказу, возразил Сансон. "Полноте, неужели
вы откажете женщине в ее последней просьбе?" Сансон уступил.
     Благородное белое видение с гордым царственным  лицом, мягкими, гордыми
глазами,  длинными черными волосами, ниспадающими  до пояса, и с отважнейшим
сердцем, какое когда-либо  билось в груди женщины!  Подобно греческой статуе
из белого  мрамора,  законченно ясная, она  сияет,  надолго  памятная  среди
мрачных развалин окружающего. Хвала великой природе, которая в городе Париже
в эпоху дворянских  чувств и  помпадурства смогла  создать  Жанну  Флипон  и
воспитать в  ней  чистую женственность, хотя и на  логиках,  энциклопедиях и
евангелии  по  Жан  Жаку! Биографы  будут долго  помнить ее  просьбу о пере,
"чтобы записать странные мысли, пришедшие на ум". Это  как бы  маленький луч
света, проливающий теплоту и что-то священное надо всем, что предшествовало.
В ней также  было нечто неопределимое; она также  была дочерью бесконечного;
существуют тайны, о  которых и  не снилось философии!  Она оставила  длинную
рукопись с  наставлениями  своей маленькой дочери и говорила, что муж ее  не
переживет ее.
     Еще более жестокой была судьба бедного Байи, председателя Национального
собрания  и  первого мэра  города  Парижа,  осужденного  теперь за  роялизм,
лафайетизм, за дело с красным флагом на Марсовом поле, можно сказать, вообще
за то, что он оставил астрономию и вмешался в революцию. 10 ноября 1793 года
под  холодным  мелким дождем бедного  Байи  везут по  улицам;  ревущая чернь
осыпает  его проклятиями, забрасывает  грязью, размахивает  в насмешку перед
его  лицом горящим  или  дымящимся  красным  флагом.  Безвинный старец сидит
молча,  ни у кого  не возбуждая сострадания. Повозка,  медленно двигаясь под
мокрой изморосью, достигает  Марсова  поля. "Не здесь! - с проклятиями вопит
чернь. - Такая кровь не должна пятнать Алтарь  Отечества; не  здесь;  вон на
той куче  мусора,  на берегу  реки!" И  власти внимают  ей.  Гильотина снята
окоченевшими от мокрого снега руками и перевезена на берег реки,  где  опять
медленно  устанавливается окоченевшими  руками. Усталое сердце  старика  еще
отбивает  удар  за ударом в  продолжение долгих  часов среди  проклятий, под
леденящим дождем! "Байи, ты дрожишь!" -  замечает кто-то. "От  холода,  друг
мой" (Mon ami, c'est de froid), - отвечает  Байи. Более  жестокого  конца не
испытал ни один смертный8.
     Несколько дней  спустя Ролан,  получив известие о случившемся 8 ноября,
обнимает своих дорогих друзей в Руане, покидая  их гостеприимный дом, давший
ему  убежище, и  уезжает  после  прощания, слишком печального  для слез.  На
другой день,  утром 16 ноября, "в  нескольких  милях от  Руана, по дороге на
Париж, близ Бур-Бодуана, в аллее Нормана" виднеется сидящая, прислонившись к
дереву,  фигура   человека  с   суровым  морщинистым  лицом,  застывшего   в
неподвижности  смерти; в груди  его торчал  стилет, и у  ног  лежала записка
такого содержания: "Кто бы ни был ты, нашедший меня лежащим здесь, почти мои
останки.  Это  останки  человека,  посвятившего всю жизнь  тому, чтобы  быть
полезным,  и умершего,  как  он жил, добродетельным  и честным. Не страх,  а
негодование  заставило  меня  покинуть  мое уединение, узнав,  что моя  жена
убита.    Я   не   желал   долее    оставаться   на    земле,   оскверненной
преступлениями"9.
     Барнав  держал себя  перед  Революционным  трибуналом в высшей  степени
мужественно, но  это  не помогло ему. За ним  послали в  Гренобль, чтобы  он
испил одну  чашу с другими. Напрасно красноречие, судебное или  всякое иное,
пред  безгласными  сотрудниками Тенвиля.  Барнаву  еще только 32  года, а он
испытал уже много превратностей судьбы. Еще недавно мы  видели  его на верху
колеса фортуны, когда его слова были законом для всех патриотов, а теперь он
уже на самом низу колеса, в бурных прениях  с трибуналом Тенвиля, обрекающим
его на смерть10. Петион, некогда принадлежавший к крайней левой и
прозванный добродетельным Петионом, где он теперь? Умер гражданской  смертью
в пещерах  Сент-Эмилиона  и  будет обглодан собаками. А  Робеспьер, которого
народ нес рядом с ним на  плечах, заседает  теперь  в Комитете общественного
спасения, граждански  еще  живой,  но  и он  не  будет  жить  вечно.  Так-то
головокружительно быстро несется  и  кружится  диким ревом  это  неизмеримое
tourmentum  революции! Взор не  успевает следить  за ним. Барнав на  эшафоте
топнул ногой, и слышно было, как он произнес, взглянув на небо: "Так это моя
награда?"
     Депутат и бывший прокурор Манюэль уже  умер; скоро за  ним последует  и
депутат Осселенизменнически открытый в своем  убежище  между  двумя  стенами,  и брат Рабо.
Немало жертв из числа национальных депутатов! Есть и генералы:  сын генерала
Кюстина   не   может   защитить  честь  своего  отца,  так  как  и  сын  уже
гильотинирован. Кюстин, бывший дворянин, был заменен плебеем Ушаром, но и он
не  имел  удачи  на севе  ре, и  ему не  было пощады;  он погиб  на  площади
Революции  после  покушения  на  самоубийство  в тюрьме.  И  генералы Бирон,
Богарне,  Брюне  также неудачники,  и непреклонный  старый Люкнер со  своими
начинающими  слезиться глазами, и эльзасец  Вестерманн в Вандее,  храбрый  и
деятельный, - никто  из них не может, как поет псаломщик, избавить душу свою
от смерти.
     
     Как  деятельны  революционные  комитеты и секции  с  их ежедневными  40
полупенсами!  Арест за арестом  следуют  быстро,  непрерывно, сопровождаемые
смертью.  Экс-министр  Клавьер покончил самоубийством  в тюрьме. Экс-министр
Лебрен,  схваченный  на   сеновале  в  одежде  рабочего,  немедленно  предан
смерти11.  Барер метко  назвал это  "чеканкой  монеты на  площади
Революции",  так как  всегда "имущество виновного, если  он  имеет таковое",
конфискуется. Во избежание случайностей издается даже закон, в силу которого
самоубийство  не   должно   обездоливать  нацию:   преступник,   покончивший
самоубийством, ни в коем случае не избавляется от конфискации его имущества.
Поэтому  трепещите, все виновные, и  подозреваемые, и богатые, - словом, все
категории  людей  в  штанах  с  застежками!  Люксембургский  дворец, некогда