Затем следовали регулярные войска: серьезные, сумрачные, хотя не унылые и не
пристыженные.  Но самым замечательным явлением, поразившим всех, были конные
егеря. Они  приблизились в полном  молчании к  тому месту, где мы  стояли, и
тогда их оркестр заиграл "Марсельезу". Это революционное Те Deum заключает в
себе  что-то грустное и  пророческое даже при быстром темпе, но  теперь  его
играли медленно,  в унисон с тихим аллюром егерей. Было что-то трогательное,
жуткое и очень серьезное в зрелище этих всадников, высоких, исхудавших людей
пожилого возраста,  с выражением  лиц,  соответствующим  музыке,  когда  они
мерным  шагом  двигались  вперед. Каждого  из  них  можно  было  сравнить  с
Дон-Кихотом; в массе они выглядели в высшей степени благородно.
     Затем выходит  отряд, привлекающий особое внимание, - это комиссары или
представители.  Мерлей де Тионвиль в гусарском  мундире, диковатый на вид, с
бородой, по левую руку от него другое лицо  в подобном  же костюме; при виде
последнего   толпа  яростно  выкрикивает  имя   одного  горожанина  -  члена
Якобинского клуба; она  дрогнула, чтобы схватить его. Мерлей,  потянув узду,
напоминает  о  его  достоинстве  как  французского  представителя,  о мести,
которая последовала бы за всякое нанесенное ему оскорбление, и советует всем
успокоиться,  потому что  его видят  здесь не  в последний раз". Так  выехал
Мерлей, угрожающий  в самом поражении.  Но что  остановит теперь эту  лавину
пруссаков,  направляющуюся   через  открытый  северо-восток?  Счастье,  если
укрепленные линии Вейсембурга и непроходимые Вогезы ограничат ее французским
Эльзасом, удержат от наводнения самого сердца страны!
     В эти же самые дни окончена и осада Валансьена, павшего под раскаленным
градом Йорка! Конде  пал уже  несколько недель  назад. Киммерийская коалиция
продвигается вперед.  Достойно при этом внимания,  что во всех этих  занятых
неприятелем французских городах развевается  знамя не с королевскими лилиями
во имя нового претендента Людовика,  а  с  австрийским орлом, словно Австрия
предполагает  удержать  их  все  за  собой.  Не  может  ли  генерал  Кюстин,
находящийся еще  в Париже,  дать какие-нибудь объяснения  по  поводу падения
этих укрепленных городов? Мать патриотизма громко ревет с трибуны и галерей,
что  он  должен  сделать  это,  однако  желчно  замечает,  что  "господа  из
Пале-Руаяля" кричат "многие лета" этому генералу.
     Мать  патриотизма, избавленная  теперь  последовательными  чистками  от
всякой  тени  жирондизма,  приобрела  большой авторитет:  можно  назвать  ее
щитоносцем,  или  питомником,  или  даже   предводителем  самого  очищенного
Национального Конвента. Якобинские дебаты публикуются в  "Moniteur", подобно
парламентским.

        "Глава четвертая. О ПРИРОДА!"

     Но  заглянем  пристальнее в  город  Париж: что  замечает там История 10
августа  первого года Свободы,  "по старому стилю 1793  года"?  Хвала  Небу,
новый праздник Пик!
     "Ежедневная  депутация" Шометта добилась  своего: конституции. Это была
одна  из  наиболее быстро  составленных конституций,  написанная,  как  иные
говорят,  в  неделю Эро де Сешелем и другими;  вероятно, это была достаточно
искусная, годная  к  применению  конституция;  впрочем,  на этот  счет мы не
считаем  себя призванными составить основательное суждение. Искусна была или
нет эта конституция, но 44 тысячи французских общин подавляющим большинством
поспешили  принять ее, обрадованные хоть  какой-нибудь конституцией. В Париж
прибыли делегаты  от  департаментов из почтенных республиканцев с поручением
торжественно  изъявить  согласие  на  принятие  ее,  и  теперь все,  что еще
остается, - это публично провозгласить последнюю конституцию и присягнуть ей
на празднике  Пик? Департаментские  депутаты приехали несколько времени тому
назад,   и   Шометт   очень   беспокоится    за   них,    как   бы   господа
спекулянты-жирондисты или, не приведи господи, Filles de joie жирондистского
нрава  не  повредили  их  морали17.  Этот  день,  10  августа,  -
бессмертная годовщина,  почти более великая, чем июльская  годовщина  взятия
Бастилии.
     Художник  Давид не ленился. Благодаря ему и французскому гению  в  этот
день выступает  на  свет  беспримерная  сценичная фантасмагория,  о  которой
История, занятая реальными фантасмагориями, говорит очень немного.
     Одну  вещь  История  может  отметить  с  удовольствием:  на  развалинах
Бастилии  сооружена статуя Природы, колоссальная, изливающая  воду из  своих
грудей.  Это  не  сон,  а реальность,  осязаемая,  очевидная.  И  стоит она,
изливаясь, великая Природа, в серых предрассветных сумерках; но лишь  только
восходящее  солнце  окрасит   пурпуром   восток,   как   начинают  приходить
бесчисленные  толпы,   стройные  и   нестройные.   Приходят  департаментские
делегаты, приходят Мать  патриотизма  и  ее  Дочери,  приходит  Национальный
Конвент, предводительствуемый красивым Эро де Сешелем; нежная духовая музыка
льется звуками ожидания.  И вот, как только великое светило рассыпало первую
горсть огней, позолотив  холмы  и  верхушки труб,  Эро де  Сешель  уже у ног
великой Природы  (она просто из гипса); он поднимает в  железной чаше  воду,
струящуюся из священной груди, пьет ее с  красноречивой  языческой молитвой,
начинающейся словами: "О природа!",  и все департаментские депутаты  пьют за
ним  вслед,  каждый  с  наиболее   подходящим   к  случаю  восклицанием  или
пророческим изречением, какие  кому  приходят на ум; все это  среди вздохов,
переходящих в бурю  духовой  музыки; гром  артиллерии и рев людских глоток -
таким образом завершается первый акт этого торжества.
     Затем следует процессия вдоль бульваров:  депутаты и  должностные лица,
связанные  вместе  одной  длинной  трехцветной  лентой,  далее  идут  "члены
парижских секций Народа", идут  в беспорядке, с пиками, молотами, с орудиями
и эмблемами своих цехов, среди которых мы замечаем плуг и древних Филемона и
Бавкиду,  сидящих   на  плуге   и   везомых  своими   детьми.  Нестройные  и
гармонические звуки множества голосов наполняют воздух.  Многие направляются
через  Триумфальные арки,  и у  подножия первой  мы  замечаем - кого  бы, ты
думал? - героинь восстания женщин,  энергичных дам  Рынка; они расположились
здесь  (Теруань  отсутствует; опасаются, что она  слишком больна, чтобы быть
здесь) с  дубовыми  ветками, трехцветными  украшениями, плотно  усевшись  на
своих  пушках.  Красавец Эро  де  Сешель,  остановившись  полюбоваться  ими,
обращается к ним с льстивой, красноречивой речью, после которой они встают и
присоединяются к шествию.
     А  теперь посмотрите: на площади  Революции  кому посвящена  эта другая
величественная  статуя,  закутанная  в  холст,  который  быстро  поднимается
посредством блока и веревки? Статуя Свободы! Она тоже из гипса, но полагают,
что будет из металла; стоит она на том месте, где некогда красовалась статуя
деспота Людовика  XV.  "Три тысячи птиц" выпущены  на волю,  в Божий  мир, с
бирками   на  шее:  "Мы   свободны";  подражайте  нам.  Жертвоприношения  из
королевской  мишуры  и  ci-devant, какую  еще  могли найти,  уже  совершены;
красавец Эро произносит пышную речь; возносятся языческие молитвы.