черных  водах;  дворец Эгалите, бывший  Пале-Руаяль, должно  быть, сделается
дворцом национальным.

        "Глава седьмая. В БОРЬБЕ"

     Наша Республика может быть на бумаге "единой и неразделимой",  но какая
от этого польза, пока  длится такое положение дел: в Конвенте - федералисты,
в  армии - ренегаты,  всюду - изменники!  Франция,  уже  с 10  марта занятая
отчаянным набором рекрутов, не  стремится к  границам,  а только  мечется из
стороны  в  сторону.  Это  предательство  надменного  дипломатичного Дюмурье
тяжело ложится на красноречивых,  высокомерных hommes d'etatбыл заодно, и составляет вторую эпоху в их судьбе.
     Или, пожалуй, вернее сказать, что вторая эпоха, хотя в то время и  мало
замеченная,  началась  для  жирондистов  в  тот день, когда в связи  с  этим
предательством они  порвали с Дантоном. Был  первый день апреля; Дюмурье еще
не пробрался через болота к Кобургу, но, очевидно, намеревался сделать  это,
и комиссары Конвента  отправились арестовать  его;  в  это  время  жирондист
Ласурспространно намекать, что, может быть, главным сообщником Дюмурье был Дантон!
Жиронда соглашается с сардонической  усмешкой.  Гора  затаила дыхание.  Поза
Дантона,  говорит   Левассерзамечания.  Он  сидел  прямо,  делая  над  собою  судорожное  усилие,  чтобы
оставаться  неподвижным; глаза его  временами вспыхивали диким блеском,  рот
искривлялся  презрением  титана29.  Ласурс продолжает говорить  с
адвокатским красноречием: ум его рождает то одно предположение, то другое, и
предположения  эти  заставляют его  страдать,  так  как  они бросают  весьма
прискорбную тень на патриотизм Дантона, но он, Ласурс,  надеется, что Дантон
найдет возможным рассеять эту тень.
          Законодательного собрания, а затем Конвента от департамента Тарн.
     департамента Сарта, монтаньяр.

     "Les scelerats!"сжатым  кулаком, скатывается с Горы,  подобно  потоку лавы. Ответ его готов:
предположения Ласурса разлетаются, как  пыль,  но оставляют после себя след.
"Вы были правы, друзья с Горы, - начинает  Дантон, - а я был  не прав: мир с
этими  людьми  невозможен.  Так  пусть  будет  война.  Они  не желают спасти
Республику вместе с нами - она будет спасена без них, будет  спасена вопреки
им". Это настоящий взрыв бурного парламентского красноречия, и речь  Дантона
стоит   и   теперь   прочесть  в  старом   "Moniteur".   Пламенными  словами
ожесточенный, суровый  тиран терзает и клеймит  жирондистов;  и  при  каждом
ударе радостная  Гора подхватывает хором;  Марат  повторяет последнюю фразу,
как музыкальное bis30. Предположения Ласурса исчезли; но перчатка
Дантона осталась.
     
     Третью эпоху  или сцену в жирондистской драме, вернее,  завершение этой
второй эпохи мы исчисляем с того дня, когда терпение добродетельного Петиона
наконец  лопнуло и когда жирондисты, так сказать, подняли перчатку Дантона и
декретировали обвинение Марата.  Это было одиннадцатого числа того же апреля
при возникшем  по  какому-то  поводу  возбуждении,  какие  возникали  часто;
председатель надел шляпу, потому что воцарился полный Бедлам. Гора и Жиронда
бросились друг на друга с кулаками, даже с зажатыми в руках пистолетами, как
вдруг  жирондист Дюперре обнажил шпагу!  При  виде сверкнувшей  смертоносной
стали поднялся ужасный крик, немедленно  успокоивший всякое другое волнение.
Затем   Дюперре  вложил   шпагу  обратно  в  ножны,   признавшись,   что  он
действительно обнажил ее, движимый некоторого рода священной яростью (sainte
fureur)  и  направленными  на  него   пистолетами,  но  что  если  бы  он  в
отцеубийственном  порыве  хотя бы оцарапал кожу Народного Представительства,
то  схватил бы  пистолет, также бывший при  нем, и тут же размозжил  бы себе
череп31.
     И  вот  тогда-то  добродетельный  Петион,  видя  такое  положение  дел,
поднялся  на  следующее  утро,  чтобы  выразить  сожаление  по  поводу  этих
волнений,  этой   бесконечной   анархии,  вторгающейся  в   самое  святилище
законодательной власти. Ропот и  рев,  какими  Гора встретила его заявление,
окончательно вывели его из терпения, и он заговорил резко, вызывающим тоном,
с пеной у рта, "из чего, - говорит Марат, - я заключил, что у него сделалось
собачье бешенство,  la rage". Бешенство  заразительно, поэтому  выставляются
новые требования,  также  с  пеной  у рта: об  истреблении  анархистов  и, в
частности,  о   предании  суду  Марата.   Предать   народного  представителя
Революционному   трибуналу?   Нарушить   неприкосновенность   представителя?
Берегитесь,  друзья!  Этот  бедный  Марат  не лишен  недостатков, но  чем он
провинился против  свободы или равенства? Тем, что любил их и боролся за них
не слишком умно, но во всяком случае весьма усердно. Он боролся в  тюрьмах и
подвалах, в гнетущей бедности, среди проклятий людей, и именно в этой борьбе
он  стал  таким грязным, гнойным, именно  поэтому голова  его  стала головой
Столпника! И  его вы хотите  подставить  под ваш острый меч, в  то время как
Кобург и Питт, дыша огнем, надвигаются на нас!
     Гора  шумит, Жиронда также  шумит,  но  глухо; на  всех  губах пена. "В
непрерывном   двадцатичетырехчасовом   заседании"   посредством   поименного
голосования и  с  невероятными усилиями Жиронде удается  настоять  на своем:
Марат  предается  Революционному  трибуналу  для  ответа   по  поводу  своей
февральской  статьи о повешении  скупщиков  на дверных  притолоках  и других
преступлениях, и после недолгих колебаний он повинуется32.
     Итак,  перчатка  Дантона  поднята, завязывается, как он  и  предсказал,
"война без перемирий и без договоров"  (ni treve, ni  composition). Поэтому,
теория и реальность, сойдитесь теперь друг с другом, сцепитесь в смертельной
схватке и боритесь до конца;  рядом  вы не можете  жить, одна  из вас должна
погибнуть!

        "Глава восьмая. В СМЕРТЕЛЬНОЙ СХВАТКЕ"

     Эта смертельная  борьба продолжалась около шести  недель или более, что
бросает  свет на  многое  и  показывает,  какая  сила,  хотя бы только  сила
инерции,  заключается  в  установленных  формулах и  как  слаба  рождающаяся
действительность.  Народное дело  - обсуждение  акта конституции, потому что
наша конституция решительно  должна  быть  готова,  идет тем временем  своим
чередом. Мы даже меняем место:  переселяемся 10 мая из старого зала Манежа в