какому  они пришли. Будьте же стойки, быстрые, неустрашимые люди, отступайте
с твердостью, подобно парфянам! Увы, вина ли то  генерала Мирандыли министра или  самого Дюмурье и  Фортуны, но  только  ничего иного,  кроме
отступления,  не остается, и хорошо еще, если оно не превратится в  бегство,
ибо  поверженные  в  ужас  когорты и  рассеявшиеся  части показали  тыл,  не
дожидаясь  приказаний,  и  около 10  тысяч  человек  бегут  в  отчаянии,  не
останавливаясь, пока не  увидят Францию10. Может быть, даже хуже:
Дюмурье сам не  склоняется  ли втайне  к  измене?  Тон  его  посланий  нашим
комитетам   очень   резок.   Комиссары   и  якобинские   грабители  принесли
неисчислимый  вред: Гассенфрац не присылает  ни патронов, ни обмундирования;
обманным  образом  получены "подбитые  деревянными и  картонными  подошвами"
сапоги.   Короче,  все  в  беспорядке.  Дантон  и  Лакруа  в  бытность  свою
комиссарами  желали присоединить Бельгию к Франции, тогда как Дюмурье сделал
бы  из  нее хорошенькое  маленькое  герцогство  для  своего личного  тайного
употребления! Все это сердит  генерала, и он  пишет  нам  резкие письма. Кто
знает,  что   замышляет  этот  маленький  пылкий  генерал?  Дюмурье,  герцог
бельгийский или брабантский и, скажем, Эгалите-младший  - король  Франции  -
тут был бы конец  нашей революции! Комитет обороны смотрит и качает головой:
кто,  кроме  Дантона,  лишенного   подозрительности,   может  еще  сохранять
какую-нибудь надежду?
     из руководителей борьбы  за независимость испанских колоний  в Америке, друг
Петиона и  жирондистов.  В Париже появился в  1791 г., получил  назначение в
Северную армию под началом Дюмурье.

     А генерал Кюстин возвращаема  с  Рейна;  завоеванный Майнц будет отнят,
пруссаки  стягиваются к нему, чтобы  бомбардировать  его ядрами и  картечью.
Майнц оказывает сопротивление,  комиссар Мерлей из  Тионвиля "делает вылазки
во главе  осажденных";  он  может  бороться до смерти, но  не  долее.  Какой
грустный  оборот  для Майнца!  Славный Форстерпрошлой  зимой, в метель,  деревья Свободы  под музыку "Ca  ira", основывали
якобинские  клубы  и  присоединили  территорию Майнца  к  Франции; потом они
приехали в Париж в качестве депутатов или делегатов и получали по 18 франков
в  день,  и  вот,  прежде  чем  деревья  Свободы  покрылись  листвой,  Майнц
превратился в бушующий кратер, извергающий огонь и охваченный огнем!
     Ни один  из этих людей не увидит больше Майнца; они прибыли сюда только
для того, чтобы  умереть. Форстер  объехал вокруг  света, видел,  как  Кукпогиб  под палицами гавайцев, но подобного тому, что  он видел и выстрадал в
Париже, он не видел нигде. Бедность  преследует его; из дома ничего не может
прийти, кроме  вестей, приходивших  к  Иову; 18 франков в день, которые он с
трудом получает здесь  в качестве  депутата или делегата, выдаются бумажными
ассигнациями, быстро падающими в цене.  Бедность, разочарование, бездействие
и  упреки медленно  надламывают  доблестное  сердце. Таков жребий  Форстера.
Впрочем,  девица  Теруань еще  улыбается на  вечерах; у нее  "красивое лицо,
обрамленное темными  локонами", и порывистый  характер, которые  помогают ей
держать собственный экипаж. Пруссак Тренк, бедный подпольный барон, бормочет
и бранится весьма неподобающим  образом. Лицо Томаса Пейна покрыто  красными
волдырями,  "но  глаза его сверкают  необычным  блеском". Депутаты  Конвента
весьма   любезно  приглашают   Форстера  обедать,   и  "мы   все  играли   в
Plumpsack"11.  "Это  взрыв  и  создание  нового мира,  -  говорит
Форстер,  -  а  действующие лица в  нем маленькие,  незначительные субъекты,
жужжащие вокруг вас, как рой мух".
     демократ,  публицист,  автор   декретов  1793  г.  о  провозглашении  Майнца
республикой и о присоединении его к революционной Франции.
     
     В то же  время идет война с Испанией. Испанцы продвинутся через  ущелья
Пиренеев,  шурша  бурбонскими  знаменами, гремя артиллерией и угрозами. Да и
Англия  надела  красный  мундиргерцогом Йоркским, которого иные в свое время  намеревались пригласить  быть
нашим  королем. Настроение  это теперь изменилось и все более меняется, пока
не   оказывается,  что  нет  ничего  в  мире  ненавистнее   уроженца   этого
тиранического острова; Конвент  в своей горячности даже объявляет  декретом,
что Питт - "враг рода человеческого" (l'ennemi  du  genre humain),  a затем,
как это ни странно, издается приказ, чтобы ни один борец за свободу не давал
пощады  англичанину.  Однако  борцы  за  свободу исполняют этот  приказ лишь
отчасти. Значит, мы  не будем брать пленных, говорят они;  всякий,  кого  мы
возьмем, будет считаться "дезертиром"12. Это - безумный приказ  и
сопровождающийся неудобствами.  Ведь  если  мы не будем давать  пощады,  то,
естественно, не можем рассчитывать на нее  и сами, стало быть, дело от этого
нисколько не выиграет. Нашим "тремстам тысячам  рекрутов" - цифра набора  на
этот год, - должно быть, придется изрядно поработать.
     мундиры были введены в парламентской армии после военной реформы 1645 г.

     Сколько врагов  надвигается  на  нас!  Одни  пробираются сквозь  горные
ущелья, другие плывут  по соленому морю;  ко  всем пунктам  нашей территории
устремляются они, потрясая приготовленными для нас цепями. Но хуже всего то,
что враг объявился  и на нашей собственной территории. В первых числах марта
почта  из  Нанта  не приходит; вместо  нее  приходят  только  предположения,
опасения,  ветер  доносит  зловещие  слухи.  И  самые  зловещие  оказываются
верными.  Фанатичное население Вандеи  не  желает больше подчиняться;  пламя
восстания,  с  трудом  сдерживаемое до  сих пор,  снова вспыхивает  огромным
пожаром после смерти короля; это уже  не  мятеж,  а междоусобная война.  Эти
Кателино, Стоффле, Шаретты оказались  не теми, кем их считали; смотрите, как
идущие за  ними крестьяне, в  одних рубахах и блузах,  вооруженные дубинами,
нестройными  рядами,  но с фанатической  галльской  яростью  и  диким боевым
кличем "За  бога  и короля!" бросаются  на нас, подобно  свирепому  урагану,
обращают  наших дисциплинированных  национальных солдат в панику и sauve qui
peut! Они  одерживают  победу за победой,  и  конца этому не видно. Посылают
коменданта Сантера, но пользы от этого мало! Он мог бы  без ущерба вернуться
и варить пиво.
     Становится  решительно  необходимым, чтобы Конвент перестал говорить  и
начал действовать. Пусть одна партия  уступит другой и сделает это поскорее.
Это уже  не теоретическое предположение, а близкая  неизбежность  разорения;
нужно позаботиться о том самом дне, в который мы живем.
     В  пятницу  8  марта  эта  ужасная  весть  была  получена  Национальным
Конвентом  от Дюмурье, но еще раньше ей предшествовало и потом  сопровождало
ее  много других ужасных вестей.  Лица многих побледнели. Мало пользы теперь