большинством - в 53 голоса. Мало того, если  мы отнимем  у одной  стороны 26
голосов,  сказавших  "смерть",  но  связавших  с  нею  слабое  ходатайство о
помиловании,  и прибавим  их  к противной  стороне, то получится большинство
всего в один голос.
     Итак, приговор гласит: "Смерть!" Но как он будет приведен в исполнение?
Он еще не исполнен! Едва  объявлен результат  голосования, как  входят  трое
защитников  Людовика с протестом от  его  имени и с просьбой об отсрочке для
обращения к  народу.  Де  Сез  и  Тронше ходатайствуют  об  этом  в  кратких
красноречивых  словах,  а  старый  Мальзерб  ходатайствует  с  красноречивым
отсутствием  красноречия, прерывающимися фразами, с  волнением  и рыданиями;
благородный седой старец с его энергией, смелым умом и честностью не в силах
справиться со  своими  чувствами  и заливается немыми  слезами27.
Обращение  к  народу   отвергается,   так  как   об  этом   уже   состоялось
постановление. Что же касается отсрочки, которую они называют sursis, то это
будет  подвергнуто  обсуждению и поставлено  на  голосование  завтра: сейчас
заседание закрывается.  В  ответ  на  это  патриоты  с  Горы  "свистят",  но
"деспотическое большинство" решило так, и заседание откладывается.
     Значит, еще четвертое  голосование, ворчит  негодующий  патриотизм, еще
голосование и бог  весть сколько других и  сколько отложенных голосований, и
все дело будет оставаться в неопределенности! И при каждом новом голосовании
эти  иезуиты-жирондисты, даже те,  кто голосовал  за смерть, будут стараться
найти какую-нибудь лазейку!  Патриотизм должен быть  бдительным и неистовым.
Одно  деспотическое  закрытие  заседания  уже было, а теперь  еще другое,  в
полночь, под предлогом усталости;  вся  пятница  проходит  в  колебаниях,  в
торговле, в пересчете  числа голосов, которое оказалось подсчитанным  верно!
Патриоты ревут все громче;  от долгого ожидания они впали почти в бешенство,
и глаза их налились кровью.
     "Отсрочка: да или нет?" - вопрос этот голосуется в субботу, весь день и
всю ночь. Нервы  у  всех  истощены,  все сердца в отчаянии;  наконец-то дело
близится  к  концу. Верньо,  несмотря  на  рев, осмеливается  сказать:  "Да,
отсрочка", хотя  голосовал  за смерть.  Филипп  Эгалите  по душе  и  совести
говорит: "Нет".  Следующий поднимающийся  на трибуну депутат  говорит:  "Раз
Филипп  говорит:  "Нет",  я  со своей стороны  говорю: "Да""  (Moi, je  dit:
"Oui"). Весы продолжают колебаться. Наконец в  три часа утра, в воскресенье,
председатель  объявляет:  "Отсрочка  отвергнута  большинством  в 70 голосов.
Смерть в 24 часа!"
     Министр юстиции Гара должен отправиться в Тампль с этой мрачной вестью;
он  несколько  раз восклицает: "Quelle commission affreuse!" (Какое  ужасное
поручение!)28 Людовик просит духовника и еще три дня жизни, чтобы
приготовиться  к  смерти.  Духовника  разрешают; три  дня  и всякие отсрочки
отвергаются.
     Итак,  спасенья нет? Толстые  каменные стены отвечают - нет. Неужели  у
короля  Людовика  нет  друзей?  Неужели  нет  энергичных  людей,  которые  с
отчаянным  мужеством  решились бы на  все  в  таких крайних обстоятельствах?
Друзья  короля Людовика  далеко,  и  они слабы. Даже  в кофейнях  за него не
поднимается ни одного голоса. Капитан  Даммартен  уже  не обедает  теперь  в
ресторане Мео, не видно там и сеющих  смерть усачей  в отпуску, показывающих
кинжалы усовершенствованного образца. Храбрые роялисты,  собиравшиеся у Мео,
далеко за границами; они рассеяны и блуждают по свету, или кости их белеют в
Аргоннском лесу. Только несколько слабых священников "расклеивают за ночь на
всех углах  воззвания", призывающие к  освобождению  короля  и  приглашающие
набожных  женщин  восстать  в  его  защиту;  священников  хватают  во  время
распространения этих листовок и отправляют в тюрьму29.
     Но нет, у Людовика нашелся один  заступник из тех, кто бывал у Мео;  он
постарался сделать все, что мог, и даже более того: убил депутата и довел до
исступления всех  парижских  патриотов!  В  пять  часов  вечера, в  субботу,
Лепелетье Сен-Фаржо, подав свой голос против отсрочки,  побежал перекусить в
ресторан Феврье в Пале-Руаяле. Он пообедал и уже расплачивался, когда к нему
подошел коренастый  мужчина  "с  черными волосами  и  синим подбородком",  в
широком камзоле; это был, как потом вспомнили Феврье и присутствующие, некий
Пари из бывшей королевской гвардии. "Вы Лепелетье?" - спрашивает он. - "Да".
- "Вы голосовали по делу короля?" - "Я подал голос за смерть". -  "Scelerat,
вот  тебе!" - крикнул  Пари  и, выхватив саблю  из-под  камзола,  вонзил  ее
глубоко в бок Лепелетье. Феврье схватил его, но он вырвался и убежал.
     Депутат Лепелетье лежит  мертвый; он скончался в сильных мучениях в час
дня  - за  два часа  до того, как голоса  против  отсрочки были окончательно
подсчитаны. Пари  скитается  в  бегах по  Франции; его не  удается схватить;
через  несколько  месяцев  его  находят   застрелившимся  в  далекой  глухой
гостинице30находится тайно в Париже  и что весь Конвент целиком будет  перебит.  Сантер
удваивает и утраивает все свои патрули. Сострадание тонет в ярости и страхе,
и Конвент отказывает в трех днях жизни и во всякой отсрочке.
     самоубийцей в гостинице был не Пари,  а какой-нибудь  его  двойник. -Примеч.
авт.

        "Глава восьмая. PLACE DE LA REVOLUTION
     Итак,  вот  до  какого  конца дожил ты,  о злополучный Людовик! Потомок
шестидесяти  королей должен  умереть на эшафоте в  согласии со  всей  буквой
закона.  Форма  этого закона,  форма общества вырабатывалась  в царствование
шестидесяти  королей,  в  продолжение  тысячи  лет  и  тем  или иным образом
превратилась в  весьма  странную машину.  Несомненно,  машина эта  в  случае
необходимости может быть и страшной, мертвой, слепой, не тем, чем она должна
была бы быть, и быстрым ударом  или холодной, медленной пыткой  она погубила
жизни бесчисленных людей.  И вот теперь  сам король или, вернее, королевская
власть  в его лице  должна погибнуть в жестоких  мучениях, подобно Фаларису,
заключенному  в чрево своего же собственного раскаленного  медного  быка! Так всегда бывает, и ты должен бы знать это, гордый деспот. Несправедливость
порождает  несправедливость:  проклятия  и  ложь,  как  бы  далеко   они  ни
разбрелись по свету, всегда "возвращаются  домой". Невинный Людовик несет на
себе  грехи  многих поколений;  в  свою  очередь  он  должен  испытать,  что
праведного людского суда нет  на земле и  что плохо было бы ему,  если б  не
существовало другого, высшего суда.
     Елисейскими  Полями.  Центр  площади  занимала  конная статуя  Людовика  XV.
Первоначально  площадь называлась его именем. В 1792 г.  она переименована в
площадь Революции, с 1795 г. - площадь Согласия.
     н. э. ).