делают  все  возможное,  чтобы  собрать войско  для  войны  из  национальных
волонтеров с бесстрашными сердцами. Собирайтесь, вы, национальные волонтеры,
друзья Свободы, собирайтесь из округов нашего Кальвадоса, с Юры, из Бретани,
отовсюду; вперед,  на  Париж, и уничтожьте  анархию.  Так  в Кане  в  ранние
июльские  дни  бьют  барабаны,  маршируют  волонтеры,  произносятся  речи  и
происходят  совещания;  тут  и  штаб,  и  армия, и  совет, и  клуб  Carabote
антиякобинских  друзей Свободы, обвиняющий перед нацией жестокого Марата. Со
всем этим  и с  изданием "Bulletins" у национальных представителей  дел выше
головы. В Кане очень оживленно, и, надо надеяться, более или менее оживленно
в  "семидесяти  двух  департаментах,  которые  присоединяются к  нам". И  во
Франции,  окруженной  вторгающейся  киммерийской   коалицией  и  раздираемой
Вандеей внутри,  мы пришли к такому заключению: подавить анархию посредством
междоусобной  войны! "Durum et  durum, -  говорит  пословица, - non  faciunt
murum". Вандея  горит,  Сантер  ничего не может сделать там, он может только
вернуться  домой  и варить  пиво.  Киммерийские гранаты летают  вдоль  всего
севера. Осада Майнца сделалась знаменитой; любители живописи (как утверждает
Гете)  рисовали  местное  население обоего пола; совершали туда  прогулки по
воскресеньям, чтобы  посмотреть  на стрельбу артиллерии воюющих  сторон: "Вы
только   склоняетесь   на   мгновение,   и   ядро   со   свистом   пролетает
мимо"2.  Конде капитулировал перед австрийцами.  Его  королевское
высочество  принц  Йоркский  в  эти последние  недели  яростно  бомбардирует
Валансьен.  Увы,  наш укрепленный  Фамарский  лагерь взят  штурмом;  генерал
Дампьер убит,  генералу Кюстину  высказано порицание, и  он  явился теперь в
Париж, чтобы дать "объяснения".
     главнокомандующий армией федералистов в Нормандии в 1793 г.

     Со всем этим Гора  и жестокий Марат должны справляться как умеют. Каким
бы анархическим Конвентом они ни были, они публикуют декреты, полные жалоб и
объяснений, хотя и не без строгости; они посылают комиссаров, поодиночке или
по  двое, с  оливковой ветвью в  одной руке, но с мечом в  другой. Комиссары
являются даже в Кан,  но без успеха.  Математик Ромм и настоятель, выбранный
от Кот-д'Ор, осмелившиеся явиться туда с оливковой ветвью и мечом, заключены
в тюрьму; там, под  замком "на 50 дней", Ромм может покоиться и размышлять о
своем  новом   календаре,  если   это  ему  нравится.  Киммерия,   Вандея  и
междоусобная война! Никогда не  была Республика,  "единая и неразделимая", в
большем упадке.
     В этом мрачном брожении Кана и всего мира история отмечает одну вещь: в
передней дома de  l'Intendance, где снуют занятые  депутаты,  молодая  дама,
сопровождаемая  пожилым слугой, грациозно,  с  серьезным  видом  прощается с
депутатом  Барбару3. У  нее статная  фигура нормандки и  красивое
лицо; ей двадцать пятый год; ее имя Шарлотта  Корде -  Корде  д'Арман, когда
еще существовало дворянство. Барбару дал ей письмо к депутату Дюперре, тому,
который   однажды  обнажил  свою  шпагу  в  минуту  гнева.   Очевидно,   она
отправляется в Париж с каким-то поручением. "До революции она принадлежала к
республиканцам,  и  у нее  никогда не  было недостатка в  энергии";  в  этой
прекрасной женской фигуре ощущается цельность и решимость. "Она понимала под
энергией пыл сердца, побуждающий человека  жертвовать собой во  имя родины".
Не явилась ли,  подобно звезде,  эта молодая,  прекрасная Шарлотта из своего
тихого  уединения,  прекрасная  жестокой   полуангельской,  полудемонической
красотой, чтобы на мгновение блеснуть и мгновенно погаснуть, чтобы  оставить
в памяти людей  на  долгие  века  свою светлую  цельную личность? Оставив  в
стороне  киммерийскую коалицию вне Франции  и мрачное брожение 25  миллионов
людей внутри ее,  История будет пристально смотреть на  одно это  прекрасное
видение,  Шарлотту  Корде, следя, куда она направляется  и как эта  короткая
жизнь вспыхивает так ярко и затем исчезает, поглощенная ночью.
     Во вторник  9 июля  мы видим  Шарлотту  сидящей  в канском  дилижансе с
билетом  до  Парижа, рекомендательным  письмом Барбару и небольшим  багажом.
Никто  не прощается  с  нею, не  желает ей счастливого пути:  ее отец найдет
оставленную  записку,  извещающую,  что  Шарлотта уехала в Англию  и  что он
должен  простить и забыть ее.  Нагоняющий  дремоту дилижанс медленно тащится
среди  похвал Горе и скучных разговоров о  политике,  в которые  Шарлотта не
вмешивается;  проходит  ночь,  день и  еще  ночь.  В четверг,  незадолго  до
полудня,  показывается  мост  Нельи. Вот  он, Париж,  с  его  тысячью черных
куполов, конец и цель твоего путешествия! Прибыв в гостиницу "Провиданс"  на
улице Старых Огюстенов, Шарлотта  требует комнату,  спешит в постель и  спит
весь остальной день и всю ночь до следующего утра.
     На  другой  день  утром  она  передает  письмо  Дюперре.  Оно  касается
некоторых фамильных документов, находящихся  в руках министерства внутренних
дел, которые необходимы одной канской  монахине, бывшей монастырской подруге
Шарлотты, и которые Дюперре должен помочь ей добыть. Так вот какое поручение
привело Шарлотту в  Париж? Она  покончила с этим в пятницу, однако ничего не
говорит о возвращении  домой.  Она видела и молча разузнавала многое; видела
Конвент в его  реальном воплощении, видела Гору. Ей только не удалось видеть
Марата в натуре: он болен сейчас и не выходит из дома.
     В  субботу, около  8 часов утра,  она покупает большой нож в  ножнах  в
Пале-Руаяле,  затем  тотчас же  идет на площадь Побед  и нанимает  фиакр "до
улицы Медицинской Школы, No 44". Здесь  живет гражданин Марат, но он болен и
его нельзя видеть, что. видимо, огорчает Шарлотту. Значит, у нее есть дело и
к Марату? Злополучная прекрасная Шарлотта; злополучный, презренный Марат! Из
Кана,  на  крайнем  западе,   из  Нешателя,  на  крайнем  востоке,  они  оба
приближаются  один к  другому; оба, как  это  ни странно, имеют дело  друг к
другу. Шарлотта, возвратившись к себе в гостиницу, посылает  Марату короткую
записку, извещая, что она приехала из Кана, очага возмущения, что она горячо
желает видеть его и "дать ему возможность оказать Франции громадную услугу".
Ответа  нет.  Шарлотта  пишет  другую  записку,  еще  более  настойчивую,  и
отправляется  с  ней  в  карете  около  семи часов  вечера сама.  Утомленные
поденщики окончили  свою неделю. Огромный Париж движется и волнуется  своими
разнообразными  смуглыми  желаниями.  Только  эта прекрасная  женщина  дышит
решимостью, направляется прямо к цели.
     Стоит золотистый  июльский вечер  тринадцатого числа,  канун  годовщины
взятия Бастилии, когда "господин  Марат" четыре  года тому назад  в толпе на
Пон-Неф  язвительно  требовал  от гусарского отряда Безанваля, который  имел
такие дружеские намерения, "слезть  в таком  случае с коней  и  отдать  свое
оружие", этим  он снискал  себе славу  среди патриотов; четыре года  - какой
путь прошел он с тех пор! Теперь  около половины восьмого вечера он сидит по
пояс в ванне,  задыхаясь  от жары, глубоко огорченный, больной революционной
лихорадкой, - другую  его болезнь история предпочитает не  называть. Бедняга
крайне истощен  и  болен;  в кармане у  него ровно  И су бумажными деньгами;
возле ванны стоит  крепкий треногий табурет, чтобы  писать на нем пока; если