председательствует на этом  последнем ужине жирондистов с блеском отчаянного
красноречия,  с  пением, весельем. Бедная человеческая  воля силится заявить
свою  самостоятельность не тем, так другим путем33. Нa  следующий
день,  утром,  весь  Париж  на улицах;  толпа, какой  еще не видывал ни один
человек.  Колесницы  смерти  с холодным  трупом Валазе, вытянутым среди  еще
живых двадцати  одного, тянутся длинным рядом по улицам Парижа. Осужденные с
обнаженными  головами,  со  связанными  руками,  в одних  рубашках и брюках,
прикрыты  свободно  накинутыми на  плечи  плащами.  Так  едут  представители
красноречия  Франции, сопровождаемые говором и  криками. На  крики "Vive  la
Republique!"  некоторые  из них отвечают криками  же: "Vive la  Republique!"
Другие, как, например, Бриссо,  сидят, погруженные в  молчание.  У  подножия
эшафота   они  вновь  запевают   "Марсельезу"  с   соответствующими   случаю
вариациями. Представьте себе  этот концерт!  Живые  еще поют,  но хор быстро
тает. Топор Сансона проворен: в каждую минуту падает по  голове. Хор слабеет
и слабеет и наконец смолкает. Прощайте, жирондисты, прощайте навеки! Те Deum
Фоше умолк  навсегда;  мертвая голова Валазе отрублена; серп гильотины пожал
всех  жирондистов.  "Красноречивые,  молодые,  прекрасные   и  отважные!"  -
восклицает  Риуфф. О  смерть,  какое  пиршество  готовится  в твоих  мрачных
чертогах!
     Увы,  не  лучше судьба жирондистов  и в далеком Бордоском округе. Целые
месяцы  уныло тянутся в  пещерах  Сент-Эмилиона, на  чердаках и  в погребах;
одежда износилась, кошелек пуст, а грядет холодный ноябрь; с Тальеном и  его
гильотиной  всякая  надежда  теперь  исчезла.  Опасность  все  приближается,
препятствия  теснят все сильнее; жирондисты решаются  разделиться.  Прощание
было  трогательным: высокий  Барбару, самый  веселый из этих отважных людей,
наклоняется, чтобы обнять своего друга Луве. "Где бы ты ни нашел мою мать, -
восклицает он,  - постарайся быть ей вместо сына! Нет средств, которых  бы я
не  разделил  с  твоей  женой,  если  бы когда-нибудь  случай  свел  меня  с
нею!"34
     Луве  отправился с Гюаде,  Салем и Валади, Барбару - с Бюзо и Петионом.
Валади вскоре  отделился  и пошел  своей дорогой  на юг.  Два друга  и  Луве
провели 14  ноября 1793 года, тяжелые сутки, измученные сыростью, усталостью
и голодом, наутро  они стучатся,  прося помощи  в  доме  друга,  в  деревне;
трусливый друг отказывается принять их, и они остаются стоять под деревьями,
под проливным дождем. С отчаяния Луве решается  идти в Париж и  пускается  в
путь, разбрызгивая грязь вокруг  себя, с  новой силой, вызванной яростью или
безумием. Он проходит деревни, находя "часовых, заснувших в своих будках под
проливным  дождем",  он  проходит раньше,  чем  его  успевают  окликнуть. Он
обманывает революционные  комитеты,  проезжает в закрытых и открытых телегах
ломовых  извозчиков,  спрятанный под  кладью;  проезжает  однажды  по улицам
Орлеана  под ранцами и плащами  солдатских жен,  в  то время когда его ищут;
испытывает  такие  приключения, которые составили  бы  три  романа;  наконец
попадает в Париж к своей прекрасной  подруге, бежит с нею в Швейцарию и ждет
гам лучших дней.
     Бедные  Гюаде  и  Саль были  оба вскоре  схвачены и  умерли в Бордо  на
гильотине; барабанный  бой  заглушил  их  голоса.  Валади  также  схвачен  и
гильотинирован. Барбару и двое его товарищей  выдержали долее,  до лета 1794
года, но недостаточно долго. В одно июльское  утро,  меняя свое убежище, как
они  это  часто  делали, "приблизительно  в трех милях от Сент-Эмилиона, они
заметили большую толпу поселян": без сомнения, это якобинцы  пришли схватить
их.  Барбару вынимает пистолет  и убивает себя  наповал.  Увы!  это были  не
якобинцы, а безобидные поселяне, шедшие на храмовый праздник. Два дня спустя
Бюзо  и Петион  были  найдены  на ниве;  их тела  были  наполовину обглоданы
собаками35.
     Таков  был  конец  жирондизма.  Эти  люди  поднялись,  чтобы  возродить
Францию, и совершили это. Увы, какова бы ни была причина нашей ссоры с ними,
разве  их  жестокая   судьба  не  загладила  все?  Только  сострадание   все
переживает. Сколько прекрасных геройских душ послано в царство теней и  сами
жирондисты  отданы  на  добычу  псам  и разным  птицам!  Но  и  здесь  также
исполнилась  Высшая воля.  Как  сказал Верньо, "революция, подобно  Сатурну,
пожирает своих собственных детей".

     Книга V
     ТЕРРОР В ПОРЯДКЕ ДНЯ

        "Глава первая. НИЗВЕРЖЕНИЕ"

     Итак, мы подошли к  краю  мрачной бездны, к  которой давно стремительно
двигались все события; теперь они низвергаются оттуда,  с головокружительной
высоты, в беспорядочном падении, вперемешку, очертя голову, все ниже и ниже,
пока санкюлотизм не уничтожит сам  себя. И  в этой  удивительной Французской
революции, как в день  Страшного суда, целый мир будет если не создан вновь,
то  разрушен и  низвергнут в пропасть. Террор  долго  был  ужасен,  но самим
деятелям теперь  стало ясно, что  принятый  ими путь -  путь террора, и  они
говорят: "Que la terreur soit a l'ordre du jour!" (Да будет террор в порядке
дня!)
     Сколько  веков  подряд, считая  только  от  Гуго  Капета, накапливалась
растущая  от столетия к  столетию масса злобы, обмана, притеснения  человека
человеком!  Грешили короли, грешили священники,  грешил народ. Явные негодяи
шествовали, торжествуя, украшенные диадемами, коронами, митрами; еще вреднее
были   скрытые    негодяи   со   своими   прекрасно   звучащими   формулами,
благовидностью,  благонравием  и  пустотой  внутри.  Раса  шарлатанов  стала
многочисленной,  словно песок на морском берегу, пока наконец  не  скопилось
столько  шарлатанства, что, образно говоря, им  стали тяготиться и  земля  и
небо.  День расплаты,  казалось, медлит,  незримо приближаясь среди  трубных
звуков    и   фанфаронства   придворной   жизни,   героизма    завоевателей,
наихристианнейшего  великого монархизма, возлюбленного  помпадурства; однако
смотрите,  он  все приближается,  смотрите, он уже настал, неожиданный  и не
замеченный  всеми! Жатва на ниве, вспаханной долгими столетиями, в последнее
время  желтела и созревала  все быстрее,  и вот она  созрела и снимается так
быстро,  будто всю ее  хотят убрать за  один  день. Снимается в этом царстве
террора и доставляется домой, в царство теней! Несчастные сыны Адама, всегда
бывает так, и никогда они  не  знают этого и  не желают  знать. С улыбкой на
лице день за днем и поколение за  поколением они ласково говорят друг другу:
"Бог в помощь!" -  и трудятся, сеют ветер. И  однако, - жив  Господь! -  они
пожнут  бурю;  ничто  другое, повторяем, невозможно,  поскольку Господь есть
истина и мир его - истина.
     Однако История, разбираясь в этом царстве террора, встречает  некоторые
затруднения.  В  то  время  как  описываемый  феномен  существовал  в  своем
первозданном  виде  просто  как  "ужасы Французской  революции", была  масса