председатель парламента, но  намеренный, однако,  перестроить  его.  Так, во
всяком случае,  думает деловитый Безанваль и за обеденным столом сообщает об
этом  на  ухо контролеру,  который  в свободные от  выполнения  обязанностей
хозяина  моменты  слушает  его с  восхищенным  видом,  но не отвечает ничего
определенного8.
          печати.

     Увы,  а  что отвечать? Давление  частных  интриг,  а  затем и  давление
общественного  мнения нарастают с угрожающей и  опасной  скоростью. Философы
громко  издеваются,  как  будто Неккер  уже восторжествовал. Уличные  зеваки
задерживаются перед  гравюрами по  дереву или меди,  на  которых,  например,
изображен крестьянин, созывающий  всю птицу со двора и обращающийся к  ней с
такой речью:  "Дорогие животные, я  созвал вас,  чтобы  обсудить вопрос, под
каким соусом  вас подавать?", на  что  петух  отвечает:  "Мы не  желаем быть
съеденными", но его останавливают: "Вы уклоняетесь от темы обсуждения" (Vous
vous ecartez de la question)9. Смех и рассуждения, уличные песни,
памфлеты, эпиграммы  и  карикатуры  -что  за  разгул  общественного  мнения!
Похоже, что разверзлась пещера ветров! Поздно вечером председатель Ламуаньон
пробирается в  покои контролера  и  застает  его "ходящим большими шагами по
комнате, как человек, вышедший из себя"10.  В  поспешных, путаных
фразах контролер просит месье де  Ламуаньона  дать  ему  "совет".  Ламуаньон
чистосердечно признается, что  не  может  взять на  себя  ответственность за
советы,  кроме  одного  -  назначить  его,  Ламуаньона,  хранителем  печати,
поскольку это могло бы принести пользу.
     "В понедельник после Пасхи", 9 апреля 1787 года (дата требует проверки,
потому  что ничто  не  может  превзойти  небрежность  и  лживость  всех этих
"Историй" и "Мемуаров"), - "В  понедельник после Пасхи,  когда я, Безанваль,
ехал  верхом  в  Роменвилль  к  маршалу  де Сегюру, я встретил  на Бульварах
знакомого, который сообщил  мне, что месье де Калонн смещен. Чуть дальше  на
меня  набросился герцог Орлеанский (ехавший рысью по-английски) и подтвердил
это  сообщение"11.  Оно   оказалось   верным.   Хранитель  печати
предатель Миромениль смещен,  а Ламуаньон назначен на его  место, но выгодно
это только  ему самому,  а  не  контролеру: "на следующий  день"  контролеру
приходится уйти.  Недолгое  время он еще крутится на поверхности: его  видят
среди банкиров и даже "работающим в палатах контролера", где многое осталось
незавершенным; но  это  не  удержит  его на  плаву -  слишком сильны удары и
порывы бури общественного мнения и частных  интриг, как будто вырвавшейся из
пещеры  ветров  и уносящей  его  (по знаку свыше)  из Парижа  и  Франции  за
горизонт, в невидимое или во внешний мрак.
     Такую судьбу не всегда может  предотвратить даже магическая сила гения.
Неблагодарный Oeil de  Boeuf! Разве Калонн какое-то время не изливал на тебя
золото как манну небесную, так что один придворный имел возможность сказать:
"Весь свет подставлял руки, ну а я подставил шляпу"?  Сам он остался беден и
был  бы без  гроша,  если  бы  некая  "вдова  финансиста из  Лотарингии"  не
предложила ему, невзирая на то, что ему шел шестой десяток, свою руку вместе
с тугим  кошельком.  С  тех  пор  его деятельность блекнет, хотя и  остается
неутомимой:  письма королю, воззвания, предсказания,  памфлеты (из Лондона),
написанные с прежней убедительной легкостью, которая никого уже не убеждает.
По  счастью, кошелек его вдовы не скудеет. Однажды,  год или два спустя, его
тень появится  на севере Франции в  попытке  быть  избранной  в Национальное
собрание,  но  будет  отвергнута. Еще туманнее промелькнет  он, занесенный в
дали  Европы,  в  смутных  сумерках  дипломатии,  плетя  интриги  в   пользу
"изгнанных принцев"; много приключений произойдет с ним: он едва не утонет в
водах Рейна, но спасет свои бумаги.  Неутомимый, но не пожинающий плодов! Во
Франции  он больше  не будет творить чудеса  и с трудом вернется сюда, чтобы
обрести могилу. Прощай, легкомысленный, темпераментный генеральный контролер
с твоей легкой, быстрой рукой, с золотыми сладостными устами; бывали люди  и
лучше, и хуже тебя,  но  и  ты  имел свое предназначение  - поднять бурю; ты
выполнил его, и буря поднялась.
     Ну  а теперь,  когда бывший контролер Калонн, гонимый бурей, скрывается
за горизонтом таким необычным  образом, что стало с местом  контролера?  Оно
пустует;  можно  сказать, оно исчезло, как  луна в межлунные промежутки. Две
промежуточные  тени,  бедный  месье  Фурке  и бедный  месье Вилледей, быстро
сменяют друг друга - лишь бледное подобие контролеров; так новая луна иногда
восходит  с  тусклым  ореолом  старой луны  в  своих  объятиях. Не  спешите,
нотабли!  Неизбежно  придет  и  даже  уже   готов  прийти  новый,  настоящий
контролер, нужно только осуществить  необходимые маневры. Предусмотрительный
Ламуаньон, министр внутренних дел Бретейобменялись взглядами; дайте только  этой троице собраться  и поговорить. Кто
силен   милостями  королевы  и  аббата  Вермона?  Кто  человек   с  большими
способностями или  по  крайней мере 50 лет  старавшийся, чтобы  его  считали
таковым? Кто только что  от имени духовенства требовал "исполнения" смертных
приговоров для протестантов? Кто блистает  в  Oeil de Boeuf  как весельчак и
любимец  мужчин  и женщин,  подбирающий  удачные словечки  даже у философов,
ваших  Вольтера  и  Д'Аламбера?  Кто  имеет среди  нотаблей уже  сложившуюся
партию? Ну конечно, Ломени  де Бриенн, архиепископ Тулузский! - отвечают все
трое  и с безмятежным и немедленным единодушием мчатся предложить королю его
кандидатуру,  "с такой  поспешностью,  - пишет  Безанваль,  -  что  месье де
Ламуаньон  вынужден  был  взять   напрокат  симарру"  -  очевидно,  какую-то
принадлежность туалета, необходимую для этого12.
     государственный секретарь (министр) внутренних дел.

     Ломени-Бриенн всю жизнь "ощущал свое предназначение для высоких постов"
и  наконец  обрел  их.  Он  управляет финансами, у  него  будет титул самого
первого министра, и цель его долгой жизни будет достигнута. Жаль только, что
получение поста  потребовало  стольких сил  и  таланта,  что для  исполнения
обязанностей вряд ли остались  талант и силы! Ища  в своей душе  способности
выполнить новое дело, Ломени не  без  удивления обнаруживает, что  не  имеет
почти  ничего,  только пустоту и растраченные возможности. Он не  находит ни
принципов,  ни системы, ни навыков, внешних или внутренних  (даже  тело  его
изношено хлопотами  и волнениями), и никаких  планов, пусть и неразумных.  В
этих обстоятельствах весьма удачно,  что у Калонна были планы! Планы Калонна
составлены  из  проектов  Тюрго и Неккера и по праву  преемственности станут
планами Ломени.  Не зря  Ломени изучал действие  английской конституции - он
изображает себя в некотором роде англофилом. Почему  в этой свободной стране
изгнанный парламентом один министр исчезает  из окружения  короля, а другой,
порожденный парламентом,  вступает  туда?13  Разумеется, не  ради