был дополнен и реставрирован примерно  полтораста  лет назад. Интерпретаторы
того  времени  видели  в нем  иллюстрацию  к одному  из рассказов  Геродота:
Геродот сообщает о некой Кидиппе, жрице Геры, которую однажды за отсутствием
быков привезли к храму ее собственные сыновья. Растроганная  мать обратилась
с  мольбой  к богам  даровать  ее сыновьям  наивысшее блаженство,  доступное
смертным. И Гера, по совету богов, дала им  возможность умереть  во сне, ибо
безмятежная смерть в ранней юности и есть наивысшее блаженство.
     Основываясь на  таком толковании,  рельеф  дополнили  и реставрировали.
Решетка  у  ног женщины превратилась в повозку  на колесах, конец  веревки в
руке одного из мальчиков - в  дышло.  Орнаменты стали богаче,  контуры более
определенными, сам рельеф более глубоким. Так  были созданы  предпосылки для
новых  толкований.   На   основании  произведенных  дополнений  рельеф   был
датирован, причем неверно;  орнамент был  принят  за рисунки, храм  объявлен
усыпальницей - это тоже было неверно: рассказ  Геродота  приукрашен - и тоже
неправомерно, ибо вся реставрация была совершенно ошибочной. Рельеф вовсе не
был иллюстрацией к Геродоту. Геродота вообще никогда  во  времена античности
не иллюстрировали. Повозка - чистейшая выдумка реставратора, он зашел в этом
так  далеко,  что  даже  снабдил  ее   колеса  спицами,  которые   в   таком
орнаментированном виде  вообще никогда не встречались в античных памятниках.
Плодом   воображения  является  и  ярмо,  и  ошейники  у   быков.  Разве  не
свидетельствует  данный  пример  о том, на  какой  ложный путь может завести
неверное описание?
     Мы  упомянули Геродота  -  автора,  чьи  произведения и  поныне  служат
неиссякаемым  источником  сведений о датах,  о произведениях  искусства и их
авторах.  Труды античных  авторов, к  какому бы нрсмени они ни относились, -
основа герменевтики,  но как часто они вводят в заблуждение археологов! Ведь
писатель говорит  о высшей правде - что  ему банальная действительность! Для
него история, а тем более мифы, - лишь материал для творчества.
     Человек, чуждый музам, может сказать: "Писатели лгут". Если поэтическая
вольность в  обращении с фактами - это ложь, то действительно древние авторы
лгали  не  менее,   чем  современные.  Немало  труда  приходится   затратить
археологу,  чтобы  выбраться сквозь  чащу их  свидетельств на верную дорогу.
Так,  например,  чтобы  установить,  к   какому   времени  относится  статуя
Зевса-олимпийца  из золота и слоновой  кости  -  знаменитое  творение Фидия,
необходимо знать,  когда  и  где Фидий  умер.  Об этом мы  находим у  Эфора,
Диодора, Плутарха и  Филохора  противоречивые и взаимоисключающие друг друга
данные: он умер в темнице; ему удалось из нее бежать; он был казнен в Элиде;
он спокойно дожил там свой век... И только в  сравнительно недавно найденном
опубликованном  в  Женеве   папирусе  мы  находим  сведения,  подтверждающие
сообщение Филохора.
     Все это дает  некоторое представление о тех  кознях,  которые поджидают
археолога,  когда он остается один на один с тем или иным памятником. В этом
единоборстве  он   может  рассчитывать  только   на  заступ  и   собственную
сообразительность.
     Рассказать обо всех методах, применяемых в научной  критике, о том, как
делаются  зарисовки  и  описания, о  том,  как помогают  определению находок
мифология, литература, эпиграфический  материал, изучение монет и  утвари, о
комбинированных методах  определения находок путем сравнения, изучения места
находки, ее залегания и находок, сопутствующих ей, рассказать обо  всем этом
- означало бы выйти за пределы  той темы, которой  посвящена  наша книга.  К
тому же это сказалось бы и на ее занимательности.

     Глава 4
     СКАЗКА О БЕДНОМ МАЛЬЧИКЕ, КОТОРЫЙ НАШЕЛ СОКРОВИЩЕ
     Это начиналось так: маленький мальчик стоял около  могилы на кладбище в
своей  родной деревушке, расположенной высоко  в  горах, на  немецкой  земле
Мекленбург.  В   этой  могиле  был  похоронен  злодей  Хенниг,  по  прозвищу
Бранденкирль.  Рассказывали, что  он  заживо сжег одного  пастуха,  а  потом
ударил его, уже обуглившегося,  мертвого, ногой. Это не прошло  Бранденкирлю
даром: как говорили, каждый год его  левая нога в шелковом чулке  и  башмаке
вылезала из могилы.
     Мальчик стоял  и ждал -  нога  не показывалась. Тогда он попросил  отца
раскопать могилу, чтобы узнать, куда она в этом году запропастилась.
     Недалеко  от  этого  места  был  холм.  Под  ним была закопана  золотая
колыбель; так, во всяком  случае, утверждали пономарь и няня. Как-то мальчик
сказал своему отцу, промотавшему  все  свое состояние пастору:  "У тебя  нет
денег? Почему бы нам не выкопать колыбель?"
     Отец рассказывал сыну сказки и легенды. Старый гуманист, он рассказывал
о  борьбе  героев  Гомера,  о  Парисе  и  Елене,  об  Ахилле  и  Гекторе,  о
могущественной  Трое, сожженной и  разрушенной. В 1829 году  на Рождество он
подарил сыну иллюстрированную "Всемирную историю для детей" Еррера. Там была
картинка: Эней, держа сына за руку и посадив старика отца на спину, покидает
охваченный пламенем город. Мальчик смотрел на изображение, на крепкие стены,
на огромные  Скайские  ворота.  "Так выглядела  Троя?"  -  спросил  он. Отец
утвердительно кивнул. "И все это разрушено, совершенно разрушено, и никто не
знает, где стоял этот город?" - "Разумеется", - ответил отец.
     "Я не верю этому, -  сказал маленький Генрих Шлиман.  - Когда я вырасту
большой, я найду Трою и сокровища царя".
     Отец рассмеялся.
     Это  не  выдумка,  это  даже   не  окрашенные  в  сентиментальные  тона
воспоминания детства, которым нередко  предаются в старости люди, добившиеся
успеха  в жизни. Задача,  которую  поставил  перед собой семилетний мальчик,
была  проведена в жизнь.  А в шестьдесят  один  год  уже  всемирно известный
исследователь, очутившись случайно на родине, раскопал могилу злого Хеннига.
     В  предисловии  к его книге  об Итаке сказано:  "Когда я в 1832 году  в
десятилетнем  возрасте  преподнес отцу  в  качестве рождественского  подарка
изложение   основных  событий  Троянской  войны  и   приключений  Одиссея  и
Агамемнона, я  не предполагал, что тридцать шесть лет спустя, после того как
мне посчастливится собственными глазами  увидеть  места,  где развертывались
военные  действия,  и  посетить отчизну  героев, чьи  имена благодаря Гомеру
стали бессмертными, я предложу вниманию публики целый труд, посвященный этой
теме".
     Первые впечатления  ребенка  остаются на  всю  жизнь. Но  недолго  было
суждено  этим  впечатлениям питаться  рассказами  о классических деяниях.  В
четырнадцать лет Шлиману  пришлось  оставить  школу  и  поступить учеником в
лавку  в маленьком  городке Фюрстенберге.  Долгие пять с  половиной  лет  он
продавал селедку  и шнапс,  молоко и соль,  крошил  картошку для перегонного
куба и подметал лавку. И так с пяти часов утра до одиннадцати часов вечера.
     Он забыл  то, что учил, то, что  слышал когда-то от  отца. Но однажды в
лавку ввалился подвыпивший рабочий, помощник мельника, уселся на  прилавок и