- Тогда вы увидите пыль на северном  горизонте,  и  всадники  Аттилы,
словно саранча, набросятся на вашу провинцию.
     Купец согласно кивнул.
     - Я пытался убедить жителей Тергесте, что именно так оно и будет. Они
отказываются в это поверить. Им  бы  восстановить  стены  и  готовиться  к
осаде. А они смеются. "Где сегодня Аквилия? - спрашиваю я их. - Где завтра
будет Тергесте?" Никакого толку. Они зажирели  и  довольны  жизнью,  -  он
разорвал письмо Аэция на мелкие клочки и сжег их на жаровне, что стояла  в
углу. - Мы здесь процветаем,  и  наше  богатство  ослепляет  нас.  Могу  я
спросить, какие у тебя планы?
     Николан решил ответить честно, в надежде  получить  важную  для  себя
информацию.
     - Хочу поехать дальше на юг. Я ищу вдову Тергесте.
     Старый купец фыркнул.
     - Вдова Тергесте! Разве ты не  знаешь,  что  она  стала  вдовой  лишь
несколько недель тому назад? Ее третий муж сбежал от нее. Конечно, он  был
занудой. Но, скорее всего ее темперамент оказался ему не по плечу. Короче,
он скрылся на Востоке и лишь недавно пришло известие о его смерти.  Теперь
она свободна, и от желающих устроиться у нее под бочком  отбоя  не  будет.
Она невероятно богата, и только в Тергесте принадлежащая ей  собственность
оценивается в тысячи талантов, - К.Кай  Росий  усмехнулся.  -  Будь  я  на
десяток лет моложе, обязательно приударил бы за ней.
     Николан поклонился и двинулся к двери.
     - Если я более тебе не нужен, позволь откланяться.
     Росий пошевелил обуглившиеся остатки письма.
     -  Я  думаю,  тебе  следует  остаться  на  ночь.  В  Тергесте  прибыл
сказитель, и он обещает поведать нам удивительную историю.


     Ник прислушался к совету старика-купца и, когда солнце скользнуло  за
горизонт и начала сгущаться тьма, направился к едва ли не самому  большому
пролому в стене, в компании многих и многих мужчин. Именно  там  сказитель
решил собрать свою аудиторию. Сам он,  невысокий,  худенький,  в  странной
войлочной шапке и серой тунике, устроился  на  стене,  меж  двух  факелов,
чтобы сидящие внизу видели его лицо. Он  снял  шапку,  обнажив  совершенно
лысый череп, круглый как яйцо какой-то доисторической птицы.
     - Граждане Тергесте, - начал он, вызвав немалое удивление, ибо  никто
и представить  себе  не  мог,  что  человек  столь  хрупкого  телосложения
обладает таким сильным голосом, все вы христиане. Я -  нет.  Я  пришел  из
далекой восточной страны, куда еще не дошло учение скромного  плотника.  У
нас своя вера. Очень древняя. Столь древняя, что мой народ счастливо живет
и умирает по ее законам.
     Его глубоко посаженные глазки обежали стоящих у стены.
     - Посмотрите на форму моего  носа,  линию  бровей,  цвет  моей  кожи.
Можете догадаться, откуда я родом?  -  ответа  не  последовало,  а  потому
сказитель позволил себе улыбнуться. - Страна  моя  находится  за  великими
реками и высокими горами. Народ мой знает много легенд, которые я  мог  бы
вам рассказать. Но, добрые мои друзья,  так  уж  получилось,  что  я  стал
свидетелем события, превосходящего все то, что я слышал в родной земле.
     Слушайте меня. Слушайте внимательно. Я, Тарманца,  жалкий  сказитель,
стоял рядом с Аттилой  и  великим  святым  отцом  из  Рима,  которого  все
называют папой, когда они встретились на берегах Минчия.  Как  получилось,
что   какому-то   чужестранцу   дозволили   присутствовать    при    столь
знаменательном событии? Я вам все  расскажу.  Когда  стало  известно,  что
святой  отец  из  Рима  намеревается  ехать  на  встречу  с  Аттилой   без
вооруженной охраны, многие из монахов, кому предстояло  сопровождать  его,
подумали: "Что-то у меня нет сил  для  такой  длинной  поездки,  да  и  не
кажется мне, что моя голова будет лучше смотреться на пике гунна, а не  на
моих плечах". Я же старик, и мне уже без разницы, для чего используют  мою
голову, поэтому я подошел к одному из таких монахов  и  предложил  поехать
вместо него, если, конечно он отдаст  мне  свою  рясу.  Я  пообещал  низко
надвинуть капюшон на лицо, чтобы никто не заметил подмены. Он согласился.
     Когда на подходе к Минчию мы увидели стоящее на другом берегу  войско
гуннов, многие монахи замедлили шаг. И никто не  запротестовал,  когда  я,
шедший позади всех, протиснулся вперед, к Его святейшеству.
     Река сильно обмелела, ибо в Ломбардии уже забыли, что такое дождь.  Я
видел, что палаток гуннов не  меньше,  чем  песчинок  на  берегу,  а  небо
покраснело от их знамен. Но я видел также, что животы  у  них  втянуты,  а
ребра их лошадей можно без труда пересчитать. За нами была лишь  выжженная
земля. Ни один римский орел не поддерживал нас.
     Сказитель выдержал паузу и возвысил голос.
     - О ком мне рассказывать первым? Об Аттиле, Биче Божьем? Или  о  папе
Льве, который бесстрашно поехал к Гунну, чтобы сказать, что тот не  должен
идти на Рим?
     Ему ответили незамедлительно. Крики раздались отовсюду.
     - Об Аттиле! Аттиле! Расскажи нам о Биче Божьем!
     Сказитель чуть улыбнулся.
     - Вот так всегда. Внимание прежде  всего  привлекает  злодей.  Но  не
положительный герой, добрый, богобоязненный, смелый. Как  скажете,  друзья
мои, так и будет. Сначала я расскажу вам об Аттиле.
     Выглядывая из под капюшона, я мог видеть этих двух великих людей куда
яснее, чем вас, собравшихся внизу.  Я  сразу  понял,  что  у  Аттилы  тело
старика.  Согнувшись,  сидел  он  на  лошади  в  окружении  советников   и
охранников. Но глаза его были молоды! Я видел, как поблескивали они, когда
он всматривался в лицо папы. И я подумал, что передо мной человек, который
обрушил на мир все таящееся в нем  зло  ради  достижения  своих  целей,  в
уверенности, что творит добро. Я видел  раздирающие  его  противоречия.  В
твердости его взгляда  читалась  смерть,  но  в  руках  виделся  намек  на
сострадание. Тунику его, заношенную, в пятнах, украшали драгоценные камни.
Стоящие рядом с ним гунны по его сигналу с радостью разорвали  монахов  на
части. Полуистлевшие человеческие головы качались на пиках многих из них.
     Те же противоречия были свойственны и характеру папы римского. Римлян
из римлян, смелый и гордый. И одновременно мягкий и сострадающий,  готовый
умереть, но не отступить от  своей  веры.  В  богатых  церковных  одеждах,
надетых лишь для того, чтобы произвести впечатление на  варвара.  Наблюдая
за ними, слушая их, я подумал, что убедить священника в  его  неправоте  и
заставить изменить принятое решение будет куда сложнее.
     Папа протянул руку вождю гуннов. Аттила двинул лошадь на шаг или  два
и склонился над ней. Но не поцеловал руку, как ожидал папа. Аттила сказал:
"Я кланяюсь не тебе, который собирает силы Рима, чтобы бороться со мной, а