После этих слов Аэций отделился от остальных, спустился на  несколько
ступенек.
     - Я - Аэций.
     Они обменялись коротким взглядом.
     -  Ага!  Ты  -  помощник  Аттилы,  о  котором  мы  столько   слышали.
Удивительно, что он послал в Рим столь полезного ему человека,  -  суровее
лицо римлянина закаменело. - Трудно поверить, что человек твоего  возраста
и низкого  происхождения  смог  так  быстро  и  высоко  подняться.  Может,
правитель гуннов посла тебя, моего бывшего раба, чтобы выказать  мне  свое
презрение?
     - Я выполняю его приказ, господин мой Аэций.
     - А не боишься ли ты последствий? Я имею право распять тебя на кресте
как беглого раба?
     - Грозящая мне опасность не составляет для меня тайны. Но я прибыл  с
охранной грамотой, как парламентер.
     Аэций оглядел свою свиту. Нахмурился.
     - Ты храбр. Говори.
     - Мой господин  Аттила  уполномочил  меня  сообщить,  что  верховному
главнокомандующему  армий,  вторгшихся  в  Италию,  ясна  избранная  тобой
стратегия защиты. Ты оставил ему равнины Ломбардии, но  угнал  с  них  все
живое. Ты уничтожил запасы зерна с тем, чтобы армии не досталось ни крошки
съестного. Гарнизоны  городов  будут  отчаянно  биться  на  своих  стенах.
Стратегия твоя не нова. Она применялась и раньше. Даже при защите Рима.
     Смотрящие  на  него  глаза  горели  ненавистью.  Его  изумило,  сколь
похожими все они выглядели, эти хозяева цивилизации, жестокие, не  знающие
справедливости. Защитит ли его охранная грамота, подумал Николан.  По  его
спине пробежал холодок страха.
     - Но... - он запнулся, отгоняя захлестывающую его  панику,  -  Аттила
хочет,  чтобы  вы  полностью  осознали  ту  цену,  которую  придется   вам
заплатить. Он намерен жечь леса, травить земли, реки,  озера,  пока  запах
умирающей земли не достигнет  высоких  стен  города  на  семи  холмах.  Он
намерен взять штурмом города и разрушить дома, не оставив камня на  камне.
Уничтожение будет столь полным, что в грядущих веках не  удастся  найти  и
места, где стояли эти города.
     Он предаст мечу каждого мужчину, женщину, ребенка с  безжалостностью,
какой еще не знала земля. Крики жертв, которым  уготовлена  столь  ужасная
судьба, достигнут ваших ушей, пока вы сидите на этих  холмах,  уподобляясь
легендарному Фабию. Крики эти достигнут ушей всего мира, вызывая удивление
и, скорее всего, презрение.
     Стоит  ли  спасать  Рим  и  одновременно  обрекать   на   уничтожение
плодородные земли, которые кормят этот город? Может ли осторожность спасти
великую империю, построенную на смелости и решительности?
     - Это всего лишь слова, - вырвалось у Аэция.
     - Мой господин Аттила хочет, чтобы вы знали, на какие он готов  пойти
крайние меры. Эти богатые провинции будут уничтожены с жестокостью,  какой
еще не видел мир. Гордость и репутация Рима будут  погребены  под  криками
жертв и языками пламени.
     Лицо  Аэция,  побагровевшее  от  злости,  внезапно   побледнело.   Он
повернулся к свите.
     - Я все знал с самого начала, оставляя открытыми горные  перевалы.  И
объяснил вам, чем это грозит, -  он  обвел  взглядом  лица,  найдя  многие
холодными и враждебными. - Мне известно, что далеко не все не согласны  со
мной. Благодаря выбранной мною стратегии, я,  возможно,  войду  в  историю
трусом, который стоял и смотрел, как  погибают  целые  провинции.  Но  это
единственный способ спасти Рим.
     - Ты мог уничтожить гуннов у Шалона, - с упреком указали ему. - Но ты
не двинулся с места и дал им уйти.
     Аэций повернулся к говорившему.
     - Ты не сражался у Шалона, Квинтий Кассий. Ты не солдат. О  войне  ты
знаешь понаслышке. Будь ты в Шалоне, ты  бы  понял,  почему  мы  не  могли
ничего предпринять.  Ведь  и  на  арене  случалось,  что  два  гладиатора,
схватившись в жестоком поединке, оба падали на песок, не в  силах  поднять
оружие. Такое произошло и в Шалоне.
     Он спустился еще на пару ступенек, простер руку к Николану.
     - Мы тебя выслушали. Ответа не будет. Ты можешь идти.
     Как только Николана вывели из зала, Аэций вновь  повернулся  к  своим
советникам. Чуть улыбнулся.
     - Это крик отчаяния Аттилы. Мне ясно, что он на пределе.
     - Он сделает то, что сказал, - воскликнул Квинтий Кассий. - Уничтожит
равнины.
     - Да, - кивнул Аэций. - Но если мы двинем на него армию, он уничтожит
Рим.
     - Мы победили его в Шалоне! Почему мы не сможем победить его вновь?
     - Я скажу тебе, почему мне не  победить  его  вновь,  как  удалось  в
Шалоне, - Аэций с трудом сдерживал переполняющий его гнев. - В  той  битве
мы потеряли наших лучших солдат, которых заменили необученные  новобранцы.
У нас нет союзников, что тогдастояли с  нами  плечом  к  плечу.  У  гуннов
численное превосходство. Их конница без труда обойдет нас с  флангов.  Это
будет бойня, - и тут гнев прорвался наружу. Аэций резко возвысил голос.  -
Я спас цивилизацию в Шалоне! И хоть кто поблагодарил меня?  Я  слышу  лишь
критику тех, кто  ни  разу  не  поднял  меча  в  защиту  империи.  Горстки
политиканов, завидующих моей власти. Я могу сказать вам только одно,  моим
дорогим согражданам, которые хорошо живут днем  и  сладко  спят  ночью.  Я
готов сложить с себя данные мне полномочия и предоставить  вам  разработку
стратегии защиты. Я не буду возражать, если вы найдете другого полководца,
который одержит для вас новую победу над гуннами.
     И тут  стало  ясно,  что  такая  развязка  их  не  устраивала.  Слава
победителя при Шалоне по-прежнему озаряла Аэция. Они хотели контролировать
стратегию защиты, но не могли отправить в отставку того, кто  однажды  уже
спас их.
     - Но жертвы этого дикого чудовища будут  взывать  к  нам  из  залитой
кровью земли, - воскликнул сенатор. - Можем ли мы стоять и  смотреть,  как
Аттила вырезает половину Италии?
     - Ты повторяешь то, что уже говорилось во времена  Фабия,  -  ответил
Аэций. - Однако, он спас Республику. Если вы оставите мне право решать,  я
спасу Рим. Второй раз.


     Николана вновь пригласили к диктатору Рима. Аэций пришел в себя после
взрыва эмоций в зале приемов. Он сидел  за  столом,  заваленным  бумагами,