воспользоваться. Карл  настаивал  перед  папой  и  дважды  возобновлял  свою
просьбу, уверяя его, что он более полагается на Вируеса, чем на его  врагов,
так как познал благодетельные результаты его служения и чистоту его учения о
догмате не только в его проповеди, но и в продолжительных частных беседах  с
ним. Папа сдался наконец на настойчивые ходатайства Карла V, и в  1540  году
Вирусе стал  епископом  Канарским  {Виейра  в  своих  Заметках  о  Канарских
островах полагает, что Вирус был назначен епископом Канарским только в  1542
году, но Вируес говорит уже как епископ в  посвящении  своих  Филиппик  и  в
изъявлениях благодарности Карлу V в 1541 году.}.
     XIII. Он тогда привел в порядок богословские статьи, приготовленные для
защиты,  и  образовал  из  них  двадцать  рассуждений   против   лютеранских
заблуждений. Они были напечатаны в Антверпене у Хуана Кринито  в  1541  году
под заглавием: Двадцать филиппик  против  лютеранских  догматов,  защищаемых
Филиппом Меланхтоном. Вот что  он  говорит  в  девятнадцатом  рассуждении  о
предмете моего сочинения:  "Некоторые  полагают,  что  должно  обходиться  с
кротостью по отношению к еретикам и употреблять все средства,  способные  их
обратить, прежде чем дойти до последних крайностей. Каковы эти средства? Это
значит научать и убеждать их основательными размышлениями и словами, знакомя
их с деяниями [Вселенских] соборов,  свидетельствами  Священного  Писания  и
святых толковников, потому что все  Писание  богодухновенно  и  полезно  для
научения, для обличения, для исправления, как говорит св. Павел в послании к
Тимофею [618]. Но как  это  средство  стало  бы  полезно,  если  бы  его  не
употребляли в обстоятельствах, подобных тем, о которых  говорит  апостол?  Я
вижу, что многие  усвоили  правило,  по  которому  позволительно  оскорблять
словесно и письменно еретиков, когда нельзя  их  ни  уморить,  ни  замучить.
Овладевши   несчастным   человеком,   которого   рассчитывают   преследовать
безнаказанно, они подвергают его позорящему приговору, так что, даже доказав
свою  невиновность  и  получив  быстро  оправдание,  он  навсегда   остается
заклейменным как преступник. Но если этот несчастный был обманут обхождением
тех  с  кем  водится,  или,  ставши  жертвою  их  коварства  и   собственной
непредусмотрительности, впал в  какое-либо  заблуждение,  его  не  стараются
вывести из  заблуждения,  объясняя  истинное  учение  Церкви,  не  действуют
средством кроткого убеждения или отеческого  совета.  Напротив,  его  судьи,
вопреки свойству отцов [619], которое они придают себе, не щадят для него ни
тюрьмы, ни кнута, ни цепей, ни  топора;  и,  однако,  таково  действие  этих
ужасных средств, что никогда  мучения,  которые  они  заставляют  испытывать
тело, ничего не могут изменить в настроении души, которая желает обращения к
истине только путем слова Божия, которое живо и  действенно  и  острее  меча
обоюдоострого" [620]. Я не думаю, чтобы это место никогда не попало на глаза
какому-нибудь монаху или фанатическому священнику:  ведь  творение  Вируеса,
где я нашел его, никогда не находилось в списке запрещенных инквизицией книг
[621].
     XIV. Хотя мнения Лютера, уже осужденные римской курией [622], возбудили
живое внимание инквизиторов, последние не ограничивали этим предметом хлопот
своей  службы.  Они  присвоили   себе   розыск   и   пресечение   нескольких
преступлений, к числу коих  принадлежала  содомия  [623].  Королевский  указ
Фердинанда и Изабеллы от 22  августа  1497  года  формально  не  поручал  им
принимать решение по этому виду преступления; но, по-видимому,  он  позволял
это делать, так как, согласно одному из предписаний,  к  этому  преступлению
следовало применять ту же кару, как к  преступлению  ереси  или  оскорбления
Величества [624]. В  указе  было  только  упомянуто,  что  имена  свидетелей
(обвинения) должны быть сообщены обвиняемым, чтобы ничего не было упущено  в
их защите, и что осуждение на сожжение с  конфискацией  имущества  не  может
повлечь за собой отметки бесчестия на их детей и потомство.  Как  бы  то  ни
было,  инквизиторы  Арагона  были   определенно   уполномочены   предпринять
расследование этого преступления буллою  от  февраля  1524  года.  Несколько
времени  спустя  они  встретили  противодействие  со  стороны   архиепископа
Сарагосы,  когда,  приказав  заключить  в   тюрьму   инквизиции   нескольких
священников, обвиненных в этом преступлении,  они  готовились  приступить  к
суду над ними. Прелат получил 16 января 1525 года папское бреве,  отсылавшее
подсудимых к юрисдикции епископа, которому принадлежало право  расследования
этих преступлений ввиду того, что инквизиторы должны ограничить свою  службу
процессами, вчиненными по делу ереси.
     XV. Это распоряжение было постановлено только в пользу священников, так
как инквизиторы продолжали преследование судом дона Санчо де ла  Кавальериа,
сына вице-канцлера дона Альфонсо, о котором  идет  речь  в  этой  истории  и
который был тестем доньи Хуанны Арагонской, близкой родственницы  императора
и сестры графа Рибагорсы. Обвиняемый получил 2 февраля  1525  года  из  Рима
бреве,  лишавшее  инквизиторов   Сарагосы   расследования   этого   дела   и
передававшее  его   главному   инквизитору.   Несомненно,   папа   не   знал
бесполезности подобной меры, так как главные  инквизиторы  сносились  насчет
этого  с  провинциальными  инквизиторами.  Таково  было  в  действительности
решение, принятое домом Альфонсо  Манрике.  Сарагосские  инквизиторы  начали
судопроизводство против дона Санчо. Последний апеллировал  к  папе,  который
вытребовал дело в апостолическую камеру [625] и направил затем к аббату  св.
Марии Херонской.  Однако  ловкость  инквизиторов  и  сущность  обстоятельств
послужили причиной того, что  дон  Санчо  вторично  был  предан  сарагосским
инквизиторам. В 1813 году я читал документы  его  процесса.  Обвиняемый  был
оправдан за неимением достаточных улик и потому, что он сумел  использовать,
для избежания жестокости инквизиции, свое имя, свое богатство и свое влияние
- три могущественных средства в процессах этого рода.
     XVI. В  1527  году  вальядолидская  инквизиция  занялась  одним  делом,
подробности которого я считаю нужным пересказать,  чтобы  дать  справедливую
оценку  состраданию   и   снисхождению,   которые   постоянно   возглашаются
инквизиторами в их актах и других юридических формулах.
     XVII. Некий Диего Вальехо  из  деревни  Дворцы  Бедняков  (Palacios  de
Meneses) в  епархии  Паленсии,  будучи  арестован  по  указу  вальядолидской
инквизиции по делу о богохульстве, заявил, между прочим, что два месяца тому
назад, то есть 24 апреля 1526 года, два врача, Альфонсо  Гарсия  и  Хуан  де
Салас, рассуждали между собой о  медицине  в  присутствии  его  и  его  зятя
Фернандо Рамиреса; Гарсия хотел опереть свое мнение на  авторитет  некоторых
писателей;  когда  Салас  высказался,  что  эти  авторы  ошибались,   Гарсия
возразил, что его понимание также  доказывается  текстом  евангелистов.  Это
побудило Саласа сказать, что они солгали, как и  другие.  Фернандо  Рамирес,
зять доносчика  (которым  инквизиция  также  овладела  как  подозреваемым  в
иудаизме), был допрошен  в  тот  же  день.  Его  показание  согласовалось  с
показанием его тестя; но он прибавил, что  Салас  пришел  в  себя  несколько
часов спустя  и,  вспоминая  о  происшедшем,  произнес:  "Какую  глупость  я
сказал!" Покончив с Рамиресом и Вальехо, суд начал преследовать врача  Хуана
де Саласа.