XIII. 13 июня  1537  года  совет,  запрошенный  толедской  инквизицией,
приказал всем трибуналам в виде общей меры: 1)  строго  наказывать  всякого,
кто произнесет в  спокойном  состоянии  богохульства:  "Я  отрицаю  Бога,  я
отрекаюсь  от  Бога",  ввиду  того,  что  эти  слова   выявляют   внутреннее
отступничество; но не преследовать судом, если они вырвались в  раздражении,
так как можно предполагать, что они непроизвольны и что размышление в них не
участвовало; 2) карать всякого христианина, обвиняемого в двоеженстве,  если
виновный  полагал,  что  оно  дозволено;  в  противном  случае   ничего   не
предпринимать против  него;  3)  если  встретится  обвинение  в  колдовстве,
удостовериться, был ли договор с демоном  [633]  если  договор  существовал,
инквизиция  должна  судить  обвиняемого;  в  противном  случае  она   должна
предоставить дело светскому суду, как  и  предшествующее.  Вторая  и  третья
резолюции противоречат системе святого трибунала. Это приводит меня к мысли,
что  мгновенная  опала  и  ссылка   главного   инквизитора   Манрике   много
способствовали принятию этих резолюций советом в эпоху, когда он  был  лишен
опоры.  Эта  умеренность  не  могла  быть  продолжительной.  Под   предлогом
исследования, не возбуждает  ли  какое-нибудь  обстоятельство  подозрения  в
ереси в двух случаях, упомянутых выше, инквизиторы  постоянно  привлекали  к
суду виновников этих преступлений и приказывали их арестовывать. Тот же  дух
находим в другом распоряжении,  от  19  февраля  1533  года.  Оно  обязывает
инквизиторов принимать все бумаги, которые захотят им сообщить  родственники
обвиняемого. Совет обосновал эту меру тем соображением, что эти бумаги (хотя
и бесполезные по существу процесса) смогут тем  не  менее  несколько  помочь
открытию истины для пользы или осуждения обвиняемого.
     XIV. 10 мая 1531 года совет постановил, что в  случае  представления  в
инквизицию булл, освобождающих от употребления санбенито,  тюрьмы  и  других
епитимий, прокурор-фискал должен потребовать от  трибунала  их  упразднения,
равно как и булл, полученных  детьми  и  внуками  осужденных  и  объявленных
инквизицией  опозоренными.  Совет  подкреплял  свою  резолюцию  относительно
последнего случая ссылкою на известные всем из жизни факты, что дети и внуки
всегда следуют примеру своих еретических отцов и дедов.  Он  прибавлял,  что
стыдно видеть,  как  они  занимают  почетные  места,  а  некоторые  из  них,
становясь судьями, несправедливо осуждают людей, причисляемых  ими  к  своим
врагам;  что  множество  их,  взявшись  за  профессию  врачей,  хирургов   и
аптекарей, уморили несколько старинных  христиан  отравленными  лекарствами.
Таким образом,  совет  воспрепятствовал  действию  булл,  благоприятных  для
семейств осужденных. Но если мотивы, на которые он ссылался,  были  законны,
то почему же  главный  инквизитор  и  верховный  совет  так  часто  даровали
избавления и реабилитации?
     XV. 22 марта 1531  года  совет  писал  провинциальным  трибуналам,  как
заметил в одном процессе, будто некоторые бумаги были редактированы не в тех
местах, где произошли события, из чего он  заключал,  что  эти  формальности
были  исполнены  не  в  надлежащее   время,   но   в   момент   приступа   к
судопроизводству. Он рекомендовал  им  избегать  этого  злоупотребления  как
противного инструкциям. Но указы совета не исполнялись, и мы видели, что  та
же  неправильность  возобновлялась  и  производила  другую,  более  опасную,
имевшую в мое время крайне важные  последствия.  Для  дополнения  того,  что
могло быть опущено в течение судопроизводства,  решили  писать  каждый  акт,
заявление, показание или уведомление на отдельных листах бумаги. Так  как  в
трибуналах инквизиции  не  употреблялась  гербовая  бумага  и  пагинация  не
соблюдалась на судебных документах,  то  бывало,  что  или  уничтожали,  или
меняли те листы, которые хотели скрыть от  ведения  епархиального  епископа,
верховного  совета  и  всякой  другой  заинтересованной  стороны.   В   деле
толедского  архиепископа  Каррансы  [634]   этот   маневр   был   употреблен
инквизиторами, и я сам видел,  как  были  изменены  некоторые  удостоверения
секретаря,  потому  что  их  требовали  мадридские   инквизиторы.   Они   не
воспользовались этим приемом против обвиняемого, но природа  злоупотребления
позволяла это делать.
     XVI. Циркуляр 11 июля 1531 года более замечателен,  и  он  имел  больше
успеха,  чем  предыдущие.  Предписано   было   провинциальным   инквизиторам
направлять  в  верховный  совет  для  испрошения  указаний  все   приговоры,
произнесенные без единомыслия инквизиторов, епископа и юрисконсультов,  даже
при отсутствии  одного  голоса.  Впоследствии  было  приказано  инквизиторам
запрашивать совет о всех приговорах, которые  надлежало  вынести.  Я  должен
признать к чести совета, что эта мера была чрезвычайно полезна, потому что в
общем его решения были справедливее решений провинциальных  трибуналов.  При
разногласии трибунал верховного совета составлялся из очень  большого  числа
просвещеннейших судей, не имевших отношения к обвиняемым, их родственникам и
друзьям.  Несколько  раз  совет,  увлекаемый,  так  сказать,   злым   духом,
направлявшим его политику,  принимал  общие  меры,  противные  благу.  Но  в
частных случаях его поведение было различно, и его принципы в некотором роде
ограничивались и смягчались при надобности в произнесении приговора.
     XVII. Совет доказал ту же любовь к  справедливости,  приказав  4  марта
1536  года  наказывать  денежными  пенями,  а  не   сожжением,   осужденных,
пользовавшихся для  собственного  употребления  золотом,  серебром,  шелком,
изящными одеждами и драгоценными камнями, хотя это  им  было  запрещено  под
страхом выдачи светской власти.
     XVIII. Одним из общих декретов, наиболее противоречащих духу  мудрости,
который должен был бы одушевлять совет, был  декрет  7  декабря  1532  года,
которым было приказано каждой провинциальной инквизиции констатировать число
и звание лиц, присужденных к различным карам в ее инстанции  со  времени  ее
основания, и выставить в церквах санбенито, которых  еще  там  не  было,  не
исключая и принадлежавших лицам, признавшимся и  отбывшим  свою  епитимью  в
льготный срок. Это  распоряжение  было  исполнено  с  суровостью,  достойной
инквизиции.  В  Толедо  инквизиторы   велели   заменить   новыми   санбенито
обветшавшие от времени и висевшие  в  средине  собора.  Их  распределили  по
епархиальным приходам, откуда родом  были  осужденные.  Действие  этой  меры
вызвало разорение и исчезновение многих  семейств,  дети  которых  не  могли
устроиться соответственно тому уважению, которым они пользовались на родине,
пока там не знали, что их предки были осуждены инквизицией и отбыли епитимьи
в льготный срок или понесли кару публичных  аутодафе.  Эта  неразумная  мера
могла быть продиктована только ошибочным принципом, что  инквизиции  полезно
показать,  как  действенно  ее  усердие,  выставив  перед   глазами   народа
доказательства такого  большого  числа  приговоров  и  епитимий.  Думали  ли
принести пользу религии этим возобновлением суровости?  Можно  ли  насчитать
много евреев, мавров и лютеран, обращенных инквизицией? Я  не  думаю,  чтобы
нашелся  хотя  бы  один.  Обращавшиеся  перед  смертной  казнью  делали  это
неискренне  или  были  принуждены  к  этому  только   страхом.   Видели   ли
когда-нибудь  обращения,  произведенные   силою   убеждения?   Может   быть,
инквизиторы скажут, что цель их учреждения не проповедь для обращения  людей