ручки. Мягкое лицо, обрамленное светлыми шелковистыми волосами, казалось
странно серым. Но губы были толстые и красные. А  большие  темные  глаза
маленького создания глядели прямо перед собой,  спокойно,  без  любви  к
кому бы то ни было.
   - Да ведь это одна из ваших картин! -  воскликнула  герцогиня,  -  ее
знает весь свет... Ты маленькая Линда? - спросила она.
   Девочка мелкими шажками подошла к ней и остановилась у ее ног  в  той
же милой и непринужденной позе. Герцогиня поцеловала ее в глаз; она даже
не моргнула.
   - Ты маленькая Линда?
   - Я фрейлейн фон Гальм,  -  объявила  она  тонким,  высоким  голосом.
Якобус нежно и возбужденно засмеялся.
   - Венское дворянство из вежливости. Но она принимает его всерьез. Она
воображает о моем величии, пожалуй, еще больше Клелии. Ее мать совсем  в
другом роде...
   Он предвидел, что герцогиня задаст ему вопрос, и быстро продолжал:
   - Не добр ли я, что оставил этого  ребенка  у  моей  жены,  когда  мы
разошлись, - этого ребенка! Я вижу  его  каждый  год  только  в  течение
нескольких дней, когда приезжаю в  Вену.  Но  в  этом  году  я  попросил
прислать ее сюда; в этом году я не еду к моей жене, - нет, в этом  году,
наверное, нет!.. Что  за  острые  розовые  ноготки!  -  пробормотал  он,
нагибаясь к сложенным ручкам. - Отполированные и блестящие! Да - да...
   Он опустился на стул напротив герцогини, осторожно оперся подбородком
о плечо девочки и заговорил, глядя герцогине в лицо.
   - Вообще-то все идет по заведенному порядку - компромиссы,  добывание
денег. Но раз  в  году  это  личико  читает  мне  новую  проповедь.  Оно
напоминает мне о времени, когда я  продолжал  прерванную  грезу  старого
мастера. Теперь я слепо подражаю причудам других, и мне не  дано  ничего
знать об их душе... О, когда я чувствую трепет этих прохладных  шелковых
волосков у моего лба...
   И он обхватил сзади повыше локтей обе руки малютки.
   -   ...меня   вдруг   наполняет   мятежная   ненависть   к   бесполым
искусительницам, которых моя ложь делает настоящими женщинами, -  рыжим,
полным снобизма дамам, которых я учу бросать искоса пожирающие  взгляды,
- к любопытным с томными глазами, которых моя  кисть  украшает  клеймами
величественного порока...
   Его  руки  сжимали  руки  малютки  моментами  чересчур  сильно.   Она
корчилась, но не издавала ни звука. Вдруг он выпустил ее и вскочил:
   -  Весь  разрисованный  полусвет  больных  и   искусственных   женщин
собирается со всех углов Европы сюда, к моей двери!  Они  жаждут  своего
художника и боятся его. Они приходят стыдливые, неуверенные, похотливые.
В сущности, им хотелось бы сейчас же раздеться. Мое полотно  для  них  -
простыня, на которой они должны растянуться нагими. А я,  я  забочусь  о
том, чтобы их лица  расплывались  от  бледности  и  мягкости,  утопая  в
белокурых локонах, которые я обвожу углем, когда краски высохнут.  Глаза
я делаю черными и одно веко немного более плотно сомкнутым, а складки на
нем несколько более усталыми. Их красота,  вызывающая  желание  во  всей
Европе, живет обманом моего искусства. Каждая из них знает это и  ничего
так не боится, как  моего  презрения.  Их  тщеславие  требует,  чтобы  я
обманывал и самого себя. Они не могут примириться с тем, чтобы исчезнуть
из моей мастерской, просто,  как  отслужившие  свое  модели.  Они  хотят
оставить в моей крови частицу себя самих. У каждой - ах,  это  возмущает
меня больше всего, - у каждой хватает глупого  бесстыдства  хотеть  быть
любимой мной, мною, который и вообще-то только потому  сделался  дамским
художником, что одна единственная, одна единственная  не  позволяет  мне
ничего другого, потому, что она заставляет меня ждать ее  всю  жизнь,  в
каждой полосе воды и в каждом куске стекла ловить ее отражение и всегда,
всегда ждать, не придет ли она сама!
   -  Да  ведь  это  настоящий  взрыв!  -  пробормотала   герцогиня.   -
Опомнитесь!
   Она сидела, не шевелясь. Девочка разняла ручки, оглянулась на отца  и
вернулась к даме, холодно удивляясь: "Почему же вы не любуетесь  мной?".
Герцогиня заметила,  что  девочка  стоит  перед  ней,  точно  защита  от
мужчины. Она ласковым движением отодвинула ее в сторону.
   - Я люблю спокойствие, - сказала она, - у меня нет  никакого  желания
обижаться. Поэтому я не буду смотреть на это, как на  взрыв,  а  как  на
простое уклонение в сторону. О чем вы собственно говорили? О том, что вы
дамский художник?
   Он провел рукой по лбу и пробормотал:
   - Да... совершенно верно... дамский художник, то  есть,  нечто  вроде
куртизанки мужского пола... Послушайте, я припоминаю историю одной давно
умершей носительницы радости. В прекраснейшее  мгновение  своей  юности,
когда она была  еще  целомудренна,  она  встретила  одного  благородного
мужчину, которого никогда не могла забыть. Так как он  исчез  бесследно,
она поехала в столицу и стала отдаваться  всем  за  крупные  суммы.  Она
сделалась  знаменитостью,  богатые  туристы  всего   мира,   которые   к
достопримечательностям относили  также  и  женщин,  проходили  через  ее
спальню. Она думала, что, в конце концов придет же и тот,  единственный.
Но он не приходил. И за это она мстила остальным,  обращаясь  с  ними  с
изысканной жестокостью, коварством и алчностью.
   - Это очень мило, - сказала  герцогиня,  пожимая  плечами.  -  Но  ей
следовало принять в соображение, что благородный  человек,  конечно,  не
ходит к куртизанкам. Прежде, в прекраснейшее мгновение ее юности,  когда
она была еще целомудренна, - другое дело.
   Она вспомнила мальчика Нино и продолжало про себя:
   - Когда вы, мой милый, еще имели такой вид, как Нино.
   Эта мысль вызвала в ней недовольство; она опять заговорила, сурово  и
откровенно:
   - Конечно, я знала, что вы любите меня, - я знаю это  уже  семь  лет.
Ваши уверения  тогда  меня  нисколько  не  успокоили.  Я  позволила  вам
остаться вблизи себя, потому что была уверена в себе и считала вас таким
же благоразумным, как и себя. Никто не знает лучше вас всей той святости
искусства, которая нужна мне для моего счастья. Ведь вы  сами  поместили
меня на потолке зала под видом зрелой и спокойной  Паллады  еще  прежде,
чем  я  имела  на  это  право.  Теперь,  говорите  вы,  я  стала  ею   в
действительности... И  ведь  не  захотите  же  вы  теперь  увидеть  меня
другой?.. Ведь не Венерой же? - прибавила она, спокойно улыбаясь.
   - Венерой... - беззвучно повторил он. Вдруг  к  его  лицу  прихлынула
кровь. Он спрятал румянец  за  спиной  девочки.  Он  обнял  ее  сзади  и
медленно провел по комнате до сундука  с  выпуклой  крышкой.  Он  открыл