- В одной Иегерштрассе она выпила семь рюмок.
   - Да ведь их выдула та кокотка!
   - Нет, шесть вылил на пол Эрвин.
   - Эрвин - наш предохранительный клапан.
   - Эрвин может на мне жениться, господин Мангольф разрешил.
   - А я нет! - закричала Блахфельдер и бросилась царапаться.
   Терра удержал ее.
   - Дитя мое, -  сказал  он  Лее,  -  хорошее  воспитание  до  сих  пор
удерживало тебя от крайностей.
   - Ах, оставь! - Она откинулась в угол. - Это  прощание,  скоро  всему
конец.
   Эрвин с обычной серьезностью, с обычной нежностью сказал:
   - Наконец-то мы оба созрели для Океании.
   - Без водки? Без любви? - вкрадчиво спросила Блахфельдер.
   - Без мужчин, без женщин, - утомленным тоном подтвердила Леа Терра.
   - Но и без денег, - напомнила Блахфельдер.
   - Ну, так в Америку. - Актриса глядела в одну  точку.  -  Ты,  милый,
будешь делать рисунки для модных журналов. Я буду  играть,  как  всегда.
Ладно? - Она по-прежнему глядела в одну точку. Никто не ответил ей.  Все
с содроганием поняли, что совсем не ладно.  Ничего  больше  не  ладится,
почувствовали они на мгновение вслед за той, кого так утомила жизнь.
   Но тут они очутились на Потсдамерплац. По краям тротуаров  копошились
какие-то остатки жизни, а в ночном небе все еще жила  призрачной  жизнью
световая реклама;  огромные  звезды  загорались  и  гасли,  над  крышами
скользили огненные фигуры.
   - Днем все это серо и уродливо, - сказала Леа Терра. -  Мы  тоже.  Но
сейчас мы ослепительно прекрасны.
   Они завернули за угол и остановились. Скорее в залитый светом дом!
   Внизу были только вешалки и зеркала, сказочные миры в глубине зеркал.
Лица входящих дам переносились в них и празднично  преображались.  Плоть
становилась сверхплотью в свете, мягко лившемся с большой  высоты.  Лица
сияли, как драгоценности, резко очерченный рот  казался  раскрывшимся  в
них искусственным плодом. Вместо рукавов вокруг дивных  рук,  отливавших
серебром,  развевались  вуали,  скрепленные  у  запястий.  Цвет  платьев
назывался танго - ярко-огненный. Платья были из тюля, узкие, длинные, но
с разрезом сбоку, из которого выступала нога.
   Дамы похвалялись друг перед другом формой  ноги.  На  скамеечку  была
поставлена самая безупречная из всех, кавалер суетился подле нее. У дамы
голубовато-зеленые волосы? Это Лили. Княгиня Лили с сыном. Терра  и  его
сын поздоровались довольно сдержанно. Лили была шокирована, что  актриса
и богачка уже явно навеселе, но в конце концов она примирилась с этим, и
все вошли в лифт. Лестницы не было видно, вверх шел только лифт.
   На самом верху бархатные дорожки вели к широко раскинувшейся эстраде,
под ней в музыке, в теплых ароматах и  в  свете,  льющемся  из  скрытого
источника, купался позолоченный зал, где ужинали. Кругом  наподобие  лож
открывались гостиные - по нескольку в ряд, в дальних стояла  тишина.  "В
увеселительных местах моей юности было меньше фокусов", - подумал Терра.
   Издалека под сурдинку доносятся звуки танцевальной  музыки,  укромный
шелковый приют, даже картины хорошие, словно вы в гостях  у  незнакомых,
которые  не  показываются.  Ливрейный  лакей  получил   наказ   быть   в
распоряжении гостей. Эрвин Ланна попросил крепкого кофе, -  он  надеялся
отрезвить им Лею, если не ее приятельницу.
   Обе тотчас стали танцевать. Лили была  явно  не  в  ладах  с  молодым
Клаудиусом; Терра из своего покойного кресла видел и предмет их раздора,
некоего молодого франта - верзилу с изжелта-белокурыми волосами. Вот  он
из передней комнаты перешел сюда и жадно припал к руке  княгини.  Тотчас
ему вслед раздался голос  разочарованной  дамы,  которую  он  бросил  на
других франтов.
   - Эта женщина - живая загадка. Никто уже не помнит, сколько  лет  она
ведет веселую жизнь, - ехидно сказала соперница.
   Вероятно, княгиня Лили не слышала ее. У нее на губах  играла  обычная
неприступная   улыбка.   Стройное    великолепие    тела    увенчивалось
голубовато-зеленой прической, на шее не было ни единого пятнышка,  своим
блеском она напрашивалась на сравнение с нежным жемчугом, обвивавшим ее.
Как упруго сгибалась и выпрямлялась на ходу нога в разрезе платья  цвета
танго! О эта эластичная мягкость, плавное, манящее скольжение!  Так  она
приблизилась к Терра; матово-белое лицо, густо накрашенный рот очутились
подле него, горделивые, как всегда. Но Терра, очевидно, плохо видел.  Он
не увидел неугасимого сияния зрачков, они померкли. Разрушено  нетленное
великолепие плоти, закатилась звезда княгини Лили,  что  же  сталось  со
всеми нами? Какой ветер повеял,  из  какой  пустыни?  Откуда  этот  ужас
небытия?
   - Почему ты вздумал жалеть меня?
   - А что я сказал?
   - Бедная Лили!.. А у самого сегодня такой вид, будто тебе сто лет.
   Он извинился. Но она сейчас же приступила к  делу,  Ее  сын  Клаудиус
бывает в доме франта, на сестре которого собирается жениться. Это  семья
Плоквурст.
   - А родители согласны? - спросил Терра.
   - Прежде всего несогласна я, - сказала она.  -  Обеспечение,  ну  да,
конечно. Но наш сын слишком молод, внуши ему это, ведь ты же отец!
   Терра не верил, что председатель правления Плоквурст  даст  согласие,
но Лили опасалась, что даст, ничего в жизни она, по-видимому, не боялась
так, как этого брака. Для себя? Для своего сына?
   - Я не могу отдать его!.. Ему нет равного.  Посмотри,  как  он  носит
монокль! Посмотри  на  впалую  линию  живота!  Сколько  в  нем  дерзкого
очарования! Конечно же, им хочется заполучить его. Но мой мальчик не для
Плоквурстов. Дочка, это тощее убожество, даже не способна желать его.  Я
скорее подозреваю в этом мать. Ее согласие на брак - ловушка, она  хочет
совсем другого.
   Тогда ей нечего тревожиться, заметил Терра; но Лили  стояла  на  том,
чтобы он образумил Клаудиуса. Иначе она  решится  на  крайние  средства,
чтобы расстроить помолвку.
   - А такие средства у  меня  есть,  сам  увидишь!  Я  готова  загубить
карьеру мальчика!
   Странное проявление материнской заботы!  Значит,  она  и  тут  думала
только о себе. Ее великолепный сын принадлежит ей одной, она не  уступит
его даже счастью.  Неумолимая,  безудержная  страстность  отражалась  на
многоопытном лице, в котором никто здесь не умел читать,  кроме  старого
друга и соучастника.