поистине заглянула в небытие и не могла оправиться от этого.
   - Так, значит, с честолюбием покончено? - прошептал Терра.
   "Как могла я думать, что стоит жить на свете ради  него!  -  ответила
она пожатием плеч. Но  потом  она  выпрямилась,  величавой  осанкой  она
теперь напоминала архангела. - Когда настанет пора великих жертв, я хочу
быть еще здесь".
   Ее последнее честолюбивое желание! Терра содрогнулся, он увидел перед
собой ангела смерти. Свет лампы вокруг  видения  померк,  оно  светилось
само... Он метнулся назад, в  действительность,  но  нашел  одно  былое.
Мощный и грозный ангел превратился в юную девушку; удивительно легко, на
с запасом любви на целую жизнь в полузакрытых сияющих глазах, вспрыгнула
она к нему, на его карусель.
   Терра тяжко вздохнул и торопливо осведомился,  что  делает  Толлебен,
его совсем не стало слышно.
   - Он молится, - сказала Алиса. - Уже поздно. Перед тем  как  выйти  к
чаю,  он  молится.  А  может  быть,  уснул.  -  Она   постучалась,   он,
по-видимому,  действительно  спал.  Тогда  она  отворила  дверь.   Терра
заглянул через ее плечо. Они увидели, как рослый кирасир то  протягивает
молитвенно сложенные руки через раскрытое окно в  ночной  Тиргартен,  то
отводит их обратно. Лунный свет падал на его желтый воротник. Он говорил
с богом вполголоса, только некоторые фразы прозвучали громче:
   - Истреби наших врагов! Сотри с  лица  земли  Англию!  Иначе  нам  не
миновать войны. Милосердый боже, сделай, чтобы император  завтра  принял
сперва меня,  а  не  Фишера!  Сделай,  чтобы  у  Гекерота  по-настоящему
разыгрался грипп. Дай мне, чтобы у меня с большого пальца сошла опухоль!
Пошли мор на Францию! Дай, чтобы Бохумские сталелитейные  стоили  завтра
двести десять!.. Милосердый боже, помоги мне справедливо думать  о  моей
жене!
   Выпученный глаз поблескивал на мнимобисмарковском профиле... Толлебен
повернулся лицом к комнате великого предшественника, оперся кулаками  на
исторический письменный стол, глядя поверх зеленого  абажура  настольной
лампы в сторону двери. Вошел один Терра.
   - Ваше превосходительство, надеюсь, вы  простите  мне  столь  позднее
вторжение по весьма неожиданному поводу.
   - Почти все ваши поводы бывают неожиданны.
   - Не в  такой  мере.  Сейчас,  пока  мы  тут  беседуем,  в  помещении
генерального  штаба  собираются  двадцать  или  тридцать  промышленников
совместно с высшим военным командованием.
   - Что же дальше?
   - У них будет совещание.
   - Очевидно, насчет поставок? Вы очень любезны, Терра.
   - Беседа о поставках может далеко завести  в  таких  условиях.  Люди,
которым  грозит  экономический  кризис,  если  вскоре  не  будет  побед,
беседуют с людьми, у которых все мировоззрение зиждется на победах.
   Толлебену стало не по себе.
   - Политические решения принимаю я один. Я прикажу закрыть собрание. -
Он потянулся к звонку.
   - Подождите звонить! - попросил Терра. Он даже сел.  -  Лучше  будет,
если я сам пойду туда, но лишь в нужную минуту.  Мои  коллеги  давно  не
доверяют мне, иначе они были бы слишком глупы. В случае войны это  может
стоить мне головы.
   Терра забежал вперед, он знал, что за  первой  вспышкой  у  Толлебена
возникнет подозрение.
   В самом деле, канцлер сказал:
   -  Все,  что  вы  мне  сообщаете,  сейчас   же   опровергается   моим
статс-секретарем.  Как  же  я  могу  вам  верить?  Собственный  ваш  сын
доставляет нам много хлопот. Мне докладывали, что он был  в  числе  тех,
кто учинил последнее  буйство  в  трактире  по  ту  сторону  французской
границы. Провокатор на службе у ваших политических врагов - вот кто  ваш
сын, господин депутат Терра. Кто же в таком случае вы сами?
   - У меня есть знакомый в иностранном легионе, -  начал  Терра.  -  Он
всецело предан мне, я использую его как мне  угодно.  Он  до  полусмерти
избил моего сына. Не откажите подчеркнуть  это  обстоятельство  в  ваших
ответственнейших  переговорах,  если  мне  дозволено  советовать  вашему
превосходительству.
   Толлебен промолчал. Он почувствовал насмешку. Не это  тревожило  его.
Он сел напротив Терра. Несмотря на мундир, его устами  заговорил  отнюдь
не Бисмарк, а озабоченный мелкий чиновник:
   - Я обещал вам  угольную  монополию.  Вы  так  ловко  убеждали  меня.
Кое-какие преимущества в этом есть. Но я бессилен  что-либо  сделать,  у
меня руки связаны. Верните мне мое слово.
   - Нет, - сказал Терра.
   Толлебен подскочил.
   - Мне на вас... - и, взглянув на окно, откуда он только что взывал  к
богу, - начхать, - закончил он вяло, ибо и  слово  его  было  во  власти
божьей.
   - Договор с Англией, наконец, готов к подписи, - утешил его Терра.  -
Не больше чем через  месяц  ваше  превосходительство  станет  величайшим
человеком  современной  истории.  Но  неужели   можно   терпеть,   чтобы
существовала группа людей, готовых напасть на вас с тыла? Людей,  наново
бросающих вызов врагам? Всеми средствами мешающих вашей политике?
   - Дельцы забрали слишком большую власть, -  заворчал  Толлебен.  -  В
хорошие времена этого не было, и теперь не должно быть.
   - А кто же восстал против другого английского  предложения  два  года
назад? Ваш приятель Фишер и гамбургский  бургомистр.  Однако  стремиться
заполучить уголь и руду во всем мире... - Терра не пришлось  продолжать,
Толлебен побагровел и засвистал.
   -   Войны   допускать   нельзя.   Иначе   потом    хозяевами    будут
углепромышленники.
   - Этим все сказано, - заключил Терра.
   Но Толлебен привык повторять все по нескольку раз.
   - Каким-то угольщикам  не  бывать  хозяевами,  они  не  представители
исторической Пруссии. И те,  у  кого  мы  покупаем  патроны,  тоже  нет.
Хозяевами должны быть мы, ибо мы расстреливаем эти патроны. Угольщики...
   Терра предоставил ему заниматься полезным упражнением, а сам украдкой
взглянул на часы.
   - Законопроект о государственной монополии на уголь и руду может быть
поставлен на обсуждение рейхстага  в  ближайшую  пятницу,  -  сказал  он
холодно и веско.
   Толлебен тотчас осел.