- Повремените немножко! - попросил он.
   - Будьте же мужчиной!
   - Что вам с того? А на меня поднимутся  все,  даже  социал-демократы,
они голосовали за военные кредиты. Я паду. Война тогда неизбежна.
   -  Так  думал  еще  князь  Ланна.  Боритесь!  Разоблачите   виновных!
Пригрозите несчастному императору мировым скандалом, и он на все пойдет.
Довольно миндальничать! Доведите до открытого взрыва. В тот же миг  и  в
других  странах  не  замедлят  с   разоблачениями.   Мы   принудим   все
правительства  принять  у  себя  меры  против  поджигателей   войны.   -
Поднявшись и  собрав  все  силы:  -  Действуйте!  Не  упустите  момента.
Возможно, что он последний! Страшная моральная напряженность этой минуты
отдает вам в руки общественное мнение. Вы приступом возьмете монополию.
   Толлебен покорно поднял глаза  на  эту  порабощавшую  его  силу.  Что
делать, - удержу ей не было.
   - Начнем! Время не терпит! - воскликнул Терра, размахивая  руками.  -
Дайте мне солдат, чтобы арестовать по обвинению в государственной измене
собравшуюся в генеральном штабе компанию!
   Неужели  этот  дикарь  ничего  не  смыслит  во   взаимоотношениях   и
законности? Несмотря на смирение, Толлебен колебался. Робко поморгав, он
сказал высоким, пискливым голосом:
   - Почему именно вы не хотите войны? Сами ведь торгуете углем.  Потому
что много народу погибнет? Не может вас это волновать, не так вы молоды.
- Снова поморгав: - Войны не должно быть, чтобы вы поставили на своем.
   Терра сильно вздрогнул. Услышать это от простака! Терра отодвинулся в
тень до самой стены и тут лишь вспомнил, что истина не так проста.
   - Что вы понимаете! - пробормотал он.
   А Толлебен тоже про себя:
   - Но Алиса? При чем же тут Алиса?  -  Видно  было,  что  он  боязливо
старается распутаться во всех этих тайнах. Пауза.
   - Она святая, - сказал Терра.
   - Мы святых не знаем, - возразил протестант.
   - Нет, знаем. Это те, что не  ведают  страха  человеческого.  Хотя  и
сказано: не противься  злу,  но  святость  в  том,  чтобы  все-таки  ему
противиться.
   Растерянность, испуг, - но  внезапно  удивительнейшая  перемена,  как
будто вмешательство властной руки, и на черты Толлебена легла тишина.
   - Мы не выбирали своего пути, он был нам  предначертан,  -  промолвил
он. Ибо он был под властью непознаваемой женщины и невыполнимого долга и
покорствовал судьбе.
   - Я не могу сам договориться с женой. Ничего не поделаешь,  -  кротко
признал он. - Вы только скажите ей: что я должен сделать, то  и  сделаю.
Что именно? Она лучше знает.  -  Насколько  мыслимо  еще  смиреннее,  но
запинаясь,  словно  с  трудом  додумывая  что-то:  -  Если   потребуется
жертва...
   Терра тихо повторил:
   - Если потребуется жертва...
   - Я скорее погибну за отечество...
   - ...погибну за отечество.
   - ...чем решусь до конца узнать его.
   Оба  еще  шевелили  губами,  когда  уже  перестали  говорить;  тишина
показалась им чудовищной.
   Затем Толлебен пожал руку Терра и ушел, словно сам был тем неведомым,
что шел крестным путем.
   Терра поглядел ему вслед, хотел  крикнуть:  "До  пятницы!  Теперь  вы
вдвойне дали мне слово!" - но только поглядел ему вслед.
   И вдруг кинулся прочь.


   Разогретый асфальт, запах горелой пыли; даже во время быстрой езды на
Кенигсплац Терра не мог отделаться от запаха гари.  На  пороге  красного
здания  сердце  у  него  забилось;  ему  пришлось  остановиться,   чтобы
перевести дух.
   Белый зал, оштукатуренная стена, перед ней за длинным  столом  черные
фигуры, уродливые, карикатурные фигуры, не в меру ожиревшие  или  совсем
высохшие, между двумя апоплексическими лицами непременно  одно  испитое.
Офицеры с высокопарной грацией звякали шпорами перед одним  из  чудовищ:
"Господин директор!", затем чопорно и презрительно  опускались  рядом  с
ним на жесткий стул. На этот раз ему не дали глубокого кресла! Умышленно
не дали! Военная суровость, - его посадили у голой стены, так у него вид
был импозантнее!
   - Не угодно ли  сигару,  господин  граф?  -  с  нарочитой  грубостью,
смущенно и фальшиво спросил промышленник  и  добавил:  -  Подарок  моего
друга Памстея из стального треста, американского  миллиардера,  господин
граф! Сегодня вместе завтракали.
   - Завтракали? Очень хорошо, - повторил офицер,  убежденный,  что  эта
мразь непременно должна днем обедать, и притом картофельным  супом.  Тем
сильнее подчеркивал он собственное тонкое  воспитание.  Директору  стало
невмоготу.
   - После войны мы возьмем дело в свои руки, господин граф!
   - Превосходно, господин директор.
   - У вас здесь мертвечина какая-то!
   Граф Гаунфест, уклончиво:
   - Вы не знаете, кто тот молодой брюнет,  что  стоит  подле  господина
председателя Плоквурста?
   - Гедульдих. Его секретарь. Что вы в нем нашли?  -  Тупое  недоумение
отца семейства.
   Молодой  Гедульдих  почуял  что-то  и,  прищурясь,  послал  в   ответ
иронический взгляд, полный соблазна.  На  графа  Гаунфеста  после  этого
стало так неприятно смотреть,  что  промышленник  в  ужасе  отодвинулся.
Председатель Плоквурст тоже был явно шокирован, глаза  у  него  налились
кровью; он одернул своего секретаря, потом возвысил голос.
   - Какова же основная цель? - взревел он.
   -  Скорее  ринуться  в  бой,  -  прогнусавила   офицерская   головка,
насаженная на длинную вилку.
   - Захватить колонии! - крякнул один из директоров правления.
   - Неверно! - заревел Плоквурст.
   - Всыпать моему приятелю Пейцтеру, - заявил обер-адмирал  собственной
персоной.
   Какой-то череп изрек: