Мангольф, проходя мимо, заглянул за скрывавшие их  пальмы.  У  Мангольфа
самого было горько на душе, а потому он понимал Альтгот. Она делала вид,
будто охраняет совещание  у  статс-секретаря  и  удерживает  подле  себя
иностранца. Но ее больше всего интересовали Терра и  графиня  Ланна,  за
которыми она наблюдала из-за пальм. Она страдала, о, Мангольф ее  хорошо
понимал, она терпела все муки, какие  испытывает  трусливый  расчет  при
виде свободного безрассудного чувства. У ее юной питомицы, с которой она
изо дня в день  невольно  сравнивала  себя,  были  дерзкие  и  необычные
отношения с безвестным пришельцем. А она оберегала какое-то совещание.
   То же, что испытывала Альтгот  к  своей  юной  подруге,  испытывал  и
Мангольф к Терра, совершенно такую же ситуацию  создавала  судьба  между
ним и Терра. Он даже чувствовал себя старшим, хотя по годам был  моложе,
но разве мог бы он  так  непринужденно,  как  тот,  с  видом  блаженного
младенца, воспринимать незаслуженно свалившееся на него счастье? А Терра
был слеп ко всему, он не замечал происходящего вокруг,  как  не  замечал
открытых дверей. Он не видел  и  Мангольфа.  Зато  подруга  его  глядела
зорко. Уже переступая порог комнаты, где происходило совещание, Мангольф
на своей спине ощущал ее враждебно пронизывающий взгляд. "Альтгот должна
мне помочь, - подумал он и с поклоном уселся в стороне. - Мы союзники, и
она это чувствует, у нее нюх, как у породистой гончей. Быть может, у нее
уже готов план действий? Чего ей не хватает - это мужества, я его вдохну
в нее. На этот раз она может дать волю своим страстям, за свое положение
в доме ей нечего дрожать. Наоборот: она застрахует  себя  у  отца,  если
убережет дочь от опасного приключения и возьмет себе ее  любовника.  Она
при этом только выиграет, как и я. Мы союзники".
   Молодая графиня позволила Терра излиться в пылких признаниях,  -  еще
не отболевшее унижение разожгло и взвинтило его,  -  тем  не  менее  она
находила его прямо невозможным: он ничего не видел и  не  слышал,  кроме
нее и себя. Она многозначительно  указывала  ему  на  открытые  со  всех
сторон двери: по коридору прошел Кнак. Но на него ничего не действовало,
тогда она стала вдруг очень внимательна, улыбка исчезла с ее  лица,  она
подумала, что многие флиртовали с ней, но еще никому не казалось,  будто
во всем мире существуют лишь они одни. Если это не  флирт,  что  же  это
тогда?
   - Вы думаете, я о вас ничего не знаю? А  на  что  существуют  друзья?
Один из них осведомил меня, - сказала она, явно волнуясь, и,  увидев  по
его глазам, что он знает, кто  этот  друг:  -  Если  отбросить  все  его
экивоки, то вы будто бы опустившийся гений,  не  слишком  щепетильный  в
денежных делах и... - ее взгляд испытующе устремился на него, - не очень
благородный с женщинами. -  И  равнодушнее:  -  Теперь  вы  связались  с
каким-то подозрительным агентством.
   - С этим покончено. - Он подкрепил свои слова решительным жестом,  но
сердце у него замерло. Деньги женщины с той стороны! "Неужели негодяй  и
об этом донес ей? Конечно, донес, иначе почему она меня с небес опускает
на землю! Я у нее в руках". Он растерянно огляделся вокруг, то  надувая,
то втягивая щеки, несколько раз круто повернулся,  словно  отбиваясь  от
нападения. - Графиня, поверьте мне, - сказал  он  опять  резким  носовым
голосом, - я познал все опасности жизни.
   - Слава богу, вы увидели, наконец, открытые двери.
   Он увидел: они находятся в центре, и только  на  них  устремлены  все
взоры. Он даже удивился, что графиня Алиса так свободно  себя  чувствует
на этих  подмостках.  Грациозными  движениями  она  беспрестанно  меняла
место; то, заложив руки за спину, опиралась ими о стол, отчего грудь  ее
выступала вперед, то садилась на ручку кресла, поджав ноги, так  что  ее
юные бедра красиво округлялись. А он только следил за ней,  дивился,  но
сам был начеку. Через одну из дверей бросала на них искрометные  взгляды
фрейлейн Кнак и  таращил  глаза  Толлебен.  Графиня  Альтгот  неотступно
прислушивалась к их словам, как ни рассыпался перед ней  дипломат.  Силы
небесные! А из-за портьеры напротив угрожающе выглядывал  не  кто  иной,
как Мангольф.
   - Графиня! - Он повернулся  вокруг  своей  оси.  -  Мы  мешаем  делам
государственной важности. Я не хотел бы показаться назойливым.
   Она вытянула ноги и приняла серьезный вид.
   - Что поделаешь, вы уже здесь. Если вы нечаянно  услышите  какую-либо
важную тайну, от которой зависят  судьбы  Европы,  то  отвечать  за  это
придется мне, - серьезно, покачав головой, сказала она.
   - Я сознаю свое ничтожество, - повторил он, видя, что в комнате,  где
происходит совещание, Мангольф делает какие-то  заметки.  Мангольф,  как
подчиненный, сидел на некотором расстоянии от совещающихся. Но  и  Кнаку
приходилось немногим лучше. Ланна, держа на коленях  маленькую  чашечку,
помешивал в ней сахар и  слушал.  Говорил  тот  чопорный  интриган,  что
показался  в  дверях  столовой,  то  мимолетное,  но   многозначительное
явление. Он и теперь держался таинственно, отставил настольную  лампу  и
уселся так глубоко,  что  тело  его  нигде  не  выступало  над  креслом,
повернутым спинкой к лампе, и сливалось с полумраком.  Только  когда  он
увлекался, скрюченная рука его попадала в полосу  света,  выражая  ужас,
недоверие, лукавство.  Но  вот  резким  движением  высунулся  профиль  с
крючковатым носом и крючковатым подбородком. Лишь вслед за тем  к  свету
постепенно повернулось  и  все  лицо  -  лицо  чиновника  с  безупречным
пробором, но за тенью носового бугра скрывались лишенные ресниц  белесые
глаза, словно отражающие бесцветные и быстрые видения, - а какие  бездны
коварства врезали все эти морщины?
   Терра думал: "Черт побери! Вот так сила! Она хоть  кого  изобличит  и
уничтожит!" Он прислушался. Старец громко шипел сквозь редкие зубы,  чем
больше он приглушал свой шепот, тем громче этот шепот раздавался.
   - Я проник в их замыслы, -  шипел  он.  -  Их  отравленная  стрела  в
"Локальпрессе" пронзит их  самих.  -  На  его  лице  мелькнули  зависть,
крайнее недоверие и  торжество.  -  По  каверзным  намекам  на  какую-то
высочайшую оперу, имеющим целью  встревожить  Петербург,  я  узнаю  нашу
антирусскую партию. "Просвещенный гений его  величества"  -  вот  слова,
которые могли быть подсказаны только английским лицемерием!
   Он втянул голову в плечи, поджал губы, и взгляд его вонзился в Ланна,
который перестал  помешивать  в  чашечке.  Терра  встретился  глазами  с
Мангольфом.  Что  было  им  известно?  Словно   прикованный   к   месту,
вслушивался он в шепот старца.
   - Три месяца я ложусь и встаю с этим дьявольским измышлением.  Каждое
слово выжжено у меня в мозгу, и я готов  уйти  на  покой,  как  негодный
слуга, если не найду главного, не найду ключа к разгадке,  который  даст
мне возможность  принять  встречные  меры...  Избавьте  меня  только  от
высочайших сюрпризов! - так закончилось шипение.