над тем, что я хочу поведать миру, -  добавил  он,  так  как  Гуммель  и
Куршмид слушали, усмехаясь.
   Бебе принесла бутылки и без приглашения налила стаканчик себе.  Терра
выпил с ней, со своими собутыльниками, а третий  стаканчик  выпил  один,
все это молча и озлобленно.
   - Ну, рассказывайте дальше, дружок, - попросила бебе.
   - Я  прохожу  под  унижениями,  как  под  проливным  дождем,  а  люди
удивляются, что я не теплый и не сухой.
   - Вы мне нравитесь! - вскричала бебе. - Вот уж оригинальный гость!
   - Только  смирение  покоряет  мир,  -  бормотал  Гуммель,  усталый  и
несчастный; его клонило ко сну.
   А Терра воодушевлялся все больше, голос его окреп.
   - Ваши бездарные рецепты счастливой жизни никого не убедят,  пока  вы
не проверите их на самом себе. Строго  говоря,  существует  только  одна
действенная мысль: только она и страшна тем, у кого слишком много  денег
и добра. То, что есть во мне в смысле  морального  динамита,  есть  и  у
всякой девки! - прогремел Терра в нос.
   - Да что вы! - удивилась бебе. Музыка больше никого не  интересовала,
столики  прислушивались  к  словам  Терра;  вторая   кельнерша,   одетая
шпреевальдской кормилицей, присоединилась к бебе и стояла,  опершись  на
ее плечо.
   - Каждая девка, - гремел Терра, - имеет значение для  бога,  духовное
величие, право на человеческое достоинство и на неприкосновенность!
   - Браво! - закричали бебе и кормилица и погрозили кулаками  столикам,
которые ржали.
   - Борьба за мое человеческое достоинство, - гремел Терра, - это раз и
навсегда единственный смысл моего земного существования!
   - И еще пьянство! - выкрикнул кто-то.
   -  Если  я  добьюсь  уважения  для  себя,  -  Терра  поднял   стакан,
приветствуя всех вокруг, - то я добьюсь его также и для вас!  Выпьем  же
до  дна!  -  Он  выпил  стоя,  и  все  последовали  его  примеру.  Бебе,
всхлипывая, повисла у него на шее, кормилица сказала:
   - Наконец-то к нам в заведение попал приличный человек!
   От единодушных криков "ура" Гуммель проснулся;  он  поднял  голову  и
попросил опохмелиться, но Терра расплатился и проворно встал.
   - Только не унывайте, милая фрейлейн!  -  прибавил  он,  обращаясь  к
ревущей бебе. - Никто на свете не скажет вам спасибо, если вы  примкнете
к армии спасения. Желаю успеха!
   На улице в сырой и холодной предрассветной мгле  Гуммель  съежился  и
заныл, как ребенок:
   - Вот ужас! Что же мне теперь делать?
   - Идти домой с господином Куршмидом.
   - Какая же в этом радость? - спросил бедняк.
   - Здесь еще прогуливаются одинокие  дамы.  Я  охотно...  -  предложил
Терра.
   Писатель вдруг заплакал.
   - Вы мне не друг, - сказал он, успокоившись. - Но  вы  первый  готовы
оплатить мне какую-нибудь радость. Остальные  полагают,  что  достаточно
самого насущного. У меня много почитателей, но  никому  и  в  голову  не
приходит, что на душе у меня все равно тяжело, есть  ли  у  меня  теплая
комната, или нет. Хоть бы один только раз сняли с меня эту  тяжесть,  на
самое короткое время, на несколько ночных часов. Я жду этого, жду и жду!
-  Он  воздел  руки  к  дождливому  небу.  Никто  не  прерывал  его.   -
Пиршественный стол, с цветами и серебром, дом, полный прекрасных женщин,
музыка, и все в мою честь! - От радостных мечтаний голос его поднялся до
теноровых нот. - Один мой взгляд - и они опьянены или стоят  предо  мной
во всей своей мраморной красе. Они читают в  моей  душе,  они,  наконец,
узнали меня, я не одинок, и мне сладко. О сладкая  ночь!  -  И  Гуммель,
размахивая крылами поношенного  плаща,  сделал  несколько  стремительных
шагов, устремился навстречу дымчатому призраку  зари,  прояснившему  его
разгоряченный мозг.
   Прохожие останавливались; шуцман, шагавший вдалеке, предусмотрительно
приблизился.
   - Не оставляйте его одного, - сказал Терра Куршмиду, собираясь уйти.
   - Прошу вас, два слова! - молил Куршмид. Круги  у  него  под  глазами
отсвечивали синевой. - Я сгораю от стыда, я усомнился в вас!
   - Ну, полно!
   - Наложите на меня покаяние, но только не на словах. Я готов для  вас
на любой подвиг.
   - Хорошо, посмотрим, - бросил Терра, уходя.
   "У меня ведь назначено свидание",  -  вспомнил  он  и  вошел  в  кафе
"Националь". Только за одним столиком еще была жизнь, и поддерживал  ее,
разумеется, не кто иной, как Морхен. Он  сидел,  обняв  двух  постоянных
посетительниц кафе; мраморный  столик,  зажатый  между  тремя  дородными
телами,  казался  маленьким,  как  блюдце.  Когда  Терра  сел  сбоку  на
диванчик, послышался  звон  трех  бокалов.  Осушая  свой  бокал,  Морхен
заметил его в зеркале; многозначительно  подмигивая,  он  выпил  за  его
здоровье.
   - Трупный запах не всем по душе, - сказал Терра громко и раскатисто.
   - Присаживайтесь к нам, здесь нет никого, - прокудахтал Морхен.
   Одна из дам обнаружила свою осведомленность:
   - Вы, вероятно, занимаетесь анатомией? Ну, нам это все равно.
   Но Терра сидел  молча  и  неподвижно,  только  глаза  его  горели  из
полумрака.
   - Мне как-то не по себе, - заявила дама.
   Морхен спросил через плечо:
   -  Вы,  должно  быть,  отдыхаете   после   тяжелой   работы?   Стоило
потрудиться.
   Терра грозно:
   - Убийца!  Вы  разорили  за  игорным  столом  "Главное  агентство  по
устройству жизни".
   Тут Морхен засмеялся:
   - Со мной покойный мог бы работать еще сто лет, если  бы  вы  нам  не
помешали. И все вышло потому, что я не вернулся к семи часам из-за нитки
жемчуга... - он порылся в карманах, - которая оказалась фальшивой,  -  и
через плечо швырнул ее на колени Терра.

ГЛАВА IV

Новая встреча