- Вот какое у меня горе!  Неужели  девушка  не  чувствует,  когда  ее
беззаветно любят, и что никто, ни один человек не будет так ее любить? Я
никогда бы этому не поверил. Но для меня теперь все кончено... Я погиб.
   Брат взял его стиснутые руки в  свои.  Он  тоже  мучился  и  с  болью
сказал:
   - Забудь ее. Ты лучше всех нас. Я тоже люблю ее. Но мы с  ней  дурные
люди: мы любим деньги.
   Тут Ганс вскипел:
   - Деньги? У меня были деньги, но она не взяла  их.  -  И  он  показал
Бальриху банкнот на крупную сумму. - Даже этих денег она не  приняла,  а
какая женщина отказалась бы от них! Это мы, богатые, приучили вас  брать
деньги. За что же ты бранишь ее?
   На этот раз слезы показались на глазах Бальриха. Он положил  руку  на
кудрявую голову Ганса:
   - Эх ты, несчастный!
   Ганс заломил руки.
   - Мы бежали бы с ней и были бы одни в целом  мире.  В  людской  толпе
никто не узнал бы нас. Я стал бы работать.  Я  бы  взял  самую  трудную,
самую грязную работу! Я трудился бы для нее, чтобы  наряжать  ее  дивное
тело, питать ее сладостный рот. Я жил бы ради ее поцелуев, а если бы мне
не дано было жить в этом блаженстве, я умер бы, целуя ее. Мы  умерли  бы
бедными и побежденными; но столько жизни, столько  бессмертного  счастья
излучали бы мы, что наша убогая мансарда еще сияла бы, когда мы стали бы
уже трупами.
   Ганс опустился на колени возле постели и стал изливать  свое  сердце,
обращаясь к той, чей образ неотступно витал перед ним.
   Бальрих за его спиной участливо спросил:
   - Почему она не приняла от тебя деньги?
   Юноша поднялся, и потупил глаза:
   - Потому что она боялась за меня. Ведь я похитил эти  деньги,  и  она
сказала, чтобы я  их  вернул.  Но  я  знаю  настоящую  причину...  -  Он
посмотрел на Бальриха и с неприязнью продолжал: - Она боялась за тебя...
А я? Какое ей дело до меня! И она поцеловала меня, чтобы я передал  этот
поцелуй тебе. Но ты не получишь его.  Я  сохраню  его  для  себя,  чтобы
сохранить желание умереть.
   Он стремительно отвернулся. Бальрих снова повернул его к себе.
   - Что ты плетешь?
   Ганс скривил губы в горькой старческой гримасе:
   - Ты, вероятно, думаешь, что все это пройдет и я со  временем  забуду
ее. Каким же подлецом и трусом ты считаешь меня? Сам-то ты мог бы забыть
о том, что является целью и смыслом твоей жизни?
   Бальрих промолчал. Ганс Бук порывисто протянул ему руку:
   - Она отвергла меня. Теперь я твой - до конца! Ты еще увидишь, на что
я способен. - Он выглянул за дверь: не  подслушивают  ли  их.  -  Ты  не
выйдешь из этой комнаты, Карл;  здесь  тебя  никто  не  найдет.  Я  тебя
спрячу. Я поведу их по ложному следу. Пусть твои люди  опять  сплотятся,
как в те дни, когда они  так  дружно  хранили  тайну  и  Геслинг  боялся
показаться на фабрике.
   - Ему и теперь есть чего бояться, - заметил Бальрих.
   Ганс Бук покачал головой:
   - Сейчас он пойдет на все, у него нет другого выхода. Все  готовы  на
все, и ты, и я. Теперь  без  насилия  не  обойтись.  Пусть  я  поплачусь
жизнью...
   Он был бледен, на лице появилось торжественное  выражение.  Потом  он
овладел собой и со своей обычной живостью сказал:
   - Предоставь все мне. Я буду сообщать тебе о ходе дела  и  передавать
твои указания. Общаться ты будешь только со мной. Один я могу  проникать
всюду, и никто не заметит меня.
   Он шепнул еще что-то  на  прощанье,  насторожился  и  выскользнул  из
комнаты.
   На столе перед Бальрихом лежали книги, по  привычке  он  потянулся  к
ним; но сердце его  взволнованно  стучало.  Вот  куда  он  привел  своих
товарищей путями, которые должны будут завершиться  неизмеримо  большим,
чем то, к чему он стремился; привел, сам того не ведая. А теперь он даже
не может быть с ними. Призывать к  бунту  и  потом  смотреть,  как  твой
призыв приводится в исполнение, - вот  роль  вожака.  "Но  я  больше  не
вожак, я был им в прошлом. Сейчас мне хочется только  одного  -  нанести
решительный удар и перевернуть все вверх дном, - а ради какой  цели?  Да
никакой!"
   Он притаился за оконной занавеской. "Вы боретесь за жалкие  гроши,  и
это возмездие. Как дороги вы были мне когда-то, и вот все, что осталось.
Высокой была моя миссия, а в результате гроши".
   И он видел из своего убежища, как борются его товарищи. С каждым днем
бороться становилось все тяжелее. Напротив, на стене одного из  корпусов
висело  обращение  дирекции  к  бастующим.   Издали   выделялось   слово
"вымогательство", напечатанное крупными буквами.  Рабочие  стояли  перед
объявлением. В первые дни они смеялись над ним.  Перед  фабрикой  ходили
пикеты; рабочих арестовывали за то, что они подговаривали штрейкбрехеров
не работать - это считалось преступлением,  им  приходилось  действовать
тайком, между тем как господа - Геслинг и генерал фон Попп - в открытую,
прямо на улице держали военный совет. Геслинг и его  приспешники  ходили
по так называемым "виллам" для рабочих, где жили сейчас штрейкбрехеры, и
приносили им подарки. Но стоило  только  появиться  в  таком  доме  двум
бастующим, и их приход карался как нарушение неприкосновенности  жилища.
Суды были завалены делами, и судьи рассуждали так:  что  делаешь,  делай
скорей. Рабочий, имевший судимость, стащил  колбасу.  Ему  дают  полтора
года тюремного заключения. За несколько кусочков угля,  которые  женщина
окоченевшими руками завернула в свой передник, - полгода тюрьмы.
   Эти женщины с землистыми лицами плелись мимо его окна, таща  за  руку
детей, с ввалившимися глазами. Прошло меньше месяца,  но  нигде  уже  не
было слышно мужского смеха. Читая развешанные по стенам грозные  приказы
дирекции, рабочие плевались, предварительно убедившись,  что  поблизости
нет полицейского. Голодай, но будь тверд!  Голодай,  но  отстаивай  свое
право. Геслинг же на вилле "Вершина" пировал, угощая генерала.  За  этим
занятием дни шли незаметно. А  тем  временем  на  фабрике  устанавливали
машины нового образца, которых еще никто не видел. В  особом  сарае,  на
самом дальнем дворе, стояли они, как некая тайна, как новая опасность, о
которой шептались по углам и которая вызывала беспокойство.
   Когда рабочие совсем измотались, явился Наполеон  Фишер  и  предложил
свое  посредничество.  Он  советовал  принять  предложение  Геслинга   -