дальше и остановил над хижиной благочестивого бедняка,  который  только  что
уснул рядом со своей женой. Тогда я разорвал тучу и вытряхнул из  нее  огонь
на хижину, так что яркое пламя взвилось к небу, и все достояние  несчастного
стало добычей огня. Это было все, что я мог сделать, Сатана, ибо его самого,
его плачущих детей и его жену вырвал из огня ангел божий, а я, когда  увидел
его, бросился прочь.
     Сатана. Презренный! Трус! И ты говоришь, то была хижина бедняка, хижина
благочестивого человека...
     Первый черт. Благочестивого и бедного, Сатана. Теперь он наг  и  бос  и
совсем погиб.
     Сатана. Для нас! И, конечно, навеки. Возьми у богача его золото,  чтобы
он пришел в отчаяние,  и  брось  это  золото  на  очаг  бедняка,  чтобы  оно
совратило его душу, тогда у нас будет двойная выгода. Сделать благочестивого
бедняка еще беднее, это значит еще больше приблизить его к богу. Говори  ты,
второй! Расскажи нам что-нибудь получше!..
     Второй черт. Это я могу, Сатана. Я отправился на море и стал  призывать
бурю, с помощью  которой  я  мог  бы  разрушать,  и  она  явилась;  когда  я
устремился к  берегу,  вверх  ко  мне  полетели  дикие  проклятия,  а  когда
посмотрел вниз, то увидел флот  с  поднятыми  парусами.  На  кораблях  плыли
ростовщики. Я быстро ринулся в глубину вместе с ураганом, взобрался затем на
поднявшейся волне снова к небу.
     Сатана. И потопил флот в волнах?
     Второй черт. Так, что ни один не спасся. Я  разбил  весь  флот,  и  все
души, которые были на нем, теперь твои.
     Сатана. Предатель! Они уже были моими. Но они  еще  больше  посеяли  бы
проклятий и разрушения на земле; они продолжали бы грабить по чужим берегам,
растлевать и убивать; они из одной части света в другую  принесли  бы  новые
соблазны, побуждающие к греху, и все это, все теперь погибло и  пропало!  О,
ты, черт, должен опять убраться в ад;  ты  только  разрушаешь  мое  царство.
Говори ты, третий! Летал ли ты тоже среди бурь и туч?
     Третий черт. Так высоко не залетает мой дух, Сатана; я ужасов не люблю,
мое дело - совращать сладострастием.
     Сатана. Тогда ты тем опаснее для душ.
     Третий черт. Я увидел спящую блудницу; она томилась то в полусне, то  в
полуяви своих желаний, и  я  проскользнул  к  ее  ложу.  Я  прислушивался  с
вниманием к каждому ее вздоху, к каждому сладострастному мечтанию ее души, и
наконец я уловил любимый ею образ, который выше всего заставлял  подниматься
ее грудь. Из этого видения я себе создал образ стройного, сильного цветущего
юноши и в этом облике...
     Сатана. (Быстро). Похитил у какой-нибудь девушки ее невинность?
     Третий черт. Похитил у нетронутой красавицы первый поцелуй. Дальше я не
склонял ее ни к чему, но будь уверен:  я  вдохнул  пламя  в  ее  грудь,  оно
заставит ее отдаться первому же соблазнителю, которого я освободил от труда.
А как только он ее совратит...
     Сатана. Тогда у нас будет жертва  за  жертвой,  потому  что  она  будет
совращать других. Ну, хорошо, в твоем поступке есть  цель.  Учитесь  же  вы,
первые, вы, презренные, способные разрушать только в мире плоти! А вот  этот
растлевает души, это лучший из чертей! Скажи-ка ты, четвертый, какие ты дела
совершил?
     Четвертый черт. Никаких, Сатана. Но у меня явилась мысль, и если бы она
превратилась в дело, то все те дела померкли бы перед ним.
     Сатана. И эта мысль?
     Четвертый  черт.  Похитить  у  бога  его  любимца  -  юношу  мыслящего,
одинокого, полностью предавшегося науке, живущего  только  ею,  чувствующего
только ее, отказывающегося от всех страстей, кроме  единственной  страсти  к
истине, опасного тебе и нам, если бы он стал когда-нибудь учителем народа, -
вот кого бы у него похитить, Сатана!
     Сатана. Отлично! Чудесно! А твой план?
     Четвертый  черт.  Видишь,  я  скрежещу  зубами,  у  меня  его  нет!   Я
подкрадывался к его душе со всех сторон, но я не нашел ни  единой  слабости,
за которую мог бы ухватиться.
     Сатана. Глупец! Разве он не стремится к познанию?
     Четвертый черт. Больше, чем кто-либо из смертных.
     Сатана. Тогда предоставь его мне! Этого довольно для  того,  чтобы  его
погубить.
     И теперь Сатана настолько захвачен своим планом, что не  хочет  слушать
остальных чертей. Он кладет конец сборищу,  и  все  должны  помогать  ему  в
достижении его  великой  цели.  Он  вполне  уверен  в  успехе,  владея  теми
средствами, какие дают ему власть и хитрость. Но ангел, посланец провидения,
незримо паривший  над  развалинами,  возвещает  нам  о  бесплодности  козней
Сатаны, и слова его торжественно, хоть и негромко, звучат в вышине:

                             "Вам не победить!"

     Столь же своеобразным, как и набросок этой  первой  сцены,  является  и
замысел всей пьесы. Юноша,  которого  пытается  совратить  сатана,  как  вы,
наверно, тотчас догадались, - Фауст. Этого Фауста ангел погружает в глубокий
сон и создает вместо него призрак, с которым черти ведут свою  игру  до  тех
пор, пока он не исчезает - исчезает как раз тогда, когда им  кажется,  будто
они  полностью  овладели  им.  Все,  что  происходит  с  этим  призраком,  -
сновидение погруженного в дремоту Фауста. Он просыпается в  тот  миг,  когда
черти, полные стыда и ярости, уже  удалились,  и  благодарит  всевышнего  за
предостережение, которое он ему послал в таком поучительном сне.  Он  теперь
еще более укрепился в добродетели и любви к истине.
     Насчет того, каким образом черти решают совратить Фауста, как они ведут
это дело, я ничего не могу вам сообщить. Не знаю, чего мне больше не хватает
- того ли, что не успел досказать ваш брат, того ли, что  утрачено  памятью,
но только, право же, все, что еще всплывает передо мной,  настолько  смутно,
что я не знаю, сумею ли я его осветить.
                                          Остаюсь и т. д. И. Я. Энгель {12}.


        ^TКОММЕНТАРИИ^U

                              В. М. Жирмунский

ИСТОРИЯ ЛЕГЕНДЫ О ФАУСТЕ

1