- Горцы! Горцы! - закричали в королевской свите.
   - В топоры их, собачьих детей! - послышались голоса сверху.
   И в ту же минуту на гребнях скал показались  длинноволосые  головы  в
круглых кожаных шляпах, затем корпусы, и сотни странных  фигур  ринулись
вниз по заснеженным склонам.
   Темные и белые бурки, поднимаясь на плечах, придавали им сходство  со
страшными хищными птицами. В мгновение ока сбежали они со склона;  свист
топориков зловеще вторил теперь диким  их  крикам  и  стонам  добиваемых
шведов. Сам король хотел остановить резню, немногие, оставшиеся в  живых
рейтары падали на колени и, поднимая безоружные руки, молили  о  пощаде.
Ничто не помогло, ничто не удержало мстительных топоров, и спустя час  в
ущелье не осталось ни одного живого шведа.
   Неумолимые горцы побежали тогда к королевской свите.
   С изумлением глядел нунций  на  этих  неведомых  ему  людей,  рослых,
сильных,  одетых  порой  одними  овечьими  шкурами,  залитых  кровью   и
потрясающих своими еще дымящими топориками.
   При виде епископов горцы обнажили головы. Многие встали на  снегу  на
колени.
   Краковский епископ возвел горе увлажнившиеся слезами глаза.
   - Вот помощь, ниспосланная богом,  вот  промысл  господень,  хранящий
короля - Затем он обратился к горцам и спросил: - Кто вы такие?
   - Мы здешние! - ответили в толпе.
   - Знаете ли вы, кому пришли на помощь? Вот король чаш  и  повелитель,
которого вы спасли!
   Крик поднялся в толпе  при  этих  словах:  "Король!  Король!  Господи
Иисусе! Король!" Верные горцы стали тесниться, пробиваясь к  королю.  Со
слезами окружили они его, со слезами целовали ему ноги,  стремена,  даже
копыта его коня. Такая буря восторга поднялась, такой  крик  и  рыдания,
что епископы, опасаясь за королевскую особу,  принуждены  были  укротить
порыв горцев.
   А король стоял среди верного своего люда, как пастырь среди  овец,  и
крупные, светлые, как жемчуг, слезы катились по его лицу.
   Но вот  лицо  его  прояснилось,  словно  какая-то  перемена  внезапно
произошла в  его  душе,  словно  новая  мысль,  рожденная  самим  небом,
блеснула в его уме, и он манием руки  показал,  что  хочет  говорить,  а
когда все затихли, сказал громовым голосом, так что вся  толпа  услышала
его:
   - Боже, руками простых людей спасение мне ниспославший, клянусь  тебе
страстями и смертью сына твоего, что отныне я им буду отцом!
   - Аминь! - повторили епископы.
   И некоторое время  длилось  торжественное  молчание,  потом  раздался
новый взрыв радости. Все стали расспрашивать горцев, откуда взялись  они
в этом ущелье, как посчастливилось им в  самую  пору  прийти  на  помощь
королю.
   Оказалось, крупные разъезды  шведов  рыскали  подле  Чорштына  и,  не
занимая замка, все как будто кого-то искали и выжидали Слыхали горцы и о
том, что шведы дали бой какому-то войску, в котором будто  бы  находился
сам король. Тогда-то и положили они заманить шведов в засаду,  подослали
им своих проводников, и те  умышленно  завлекли  шведский  отряд  в  это
ущелье.
   - Мы видели, - рассказывали горцы, - как  четыре  рыцаря  ударили  на
этих псов, хотели на помощь прийти, да побоялись прежде времени спугнуть
собачьих детей
   Тут король схватился за голову
   - Матерь божия! -  крикнул  он.  -  Найти  мне  Бабинича!  Надо  хоть
похоронить его с честью! И этого  человека,  первым  пролившего  за  нас
кровь, почитали изменником!
   - Виноват, государь! - сказал Тизенгауз.
   - Найти, найти его! - кричал король. - Я не уеду  отсюда,  покуда  не
взгляну в его лицо и не прощусь с ним!
   Солдаты бросились с горцами туда, где завязался бой, и вскоре  из-под
груды конских и человеческих трупов извлекли пана Анджея. Лицо его  было
бледно и все залито кровью, сгустки застыли на усах, глаза были закрыты;
панцирь весь искорежен ударами мечей и копыт. Но он-то и  спас  молодого
рыцаря, не дал его  растоптать.  Солдат,  который  поднял  пана  Анджея,
услышал тихий стон.
   - Боже! Да он жив! - воскликнул он.
   - Снять с него панцирь! - закричали другие.
   Тотчас перерезали ремни.
   Кмициц вздохнул глубже.
   - Дышит! Дышит! Жив! - повторило несколько голосов.
   Некоторое время пан  Анджей  лежал  недвижимо,  затем  открыл  глаза.
Тотчас один из солдат влил ему в рот немного  водки,  другие  приподняли
его за плечи.
   В эту минуту подскакал сам король, до слуха  которого  донесся  общий
крик.
   Солдаты подтащили к нему пана Анджея, который валился у них  из  рук.
Однако при виде короля память на мгновение  вернулась  к  нему,  детская
улыбка озарила его лицо, и бледные губы явственно прошептали:
   - Государь, король мой, ты жив... ты свободен...
   И слезы блеснули у него на ресницах.
   - Бабинич! Бабинич! Чем вознагражу я тебя! - кричал король.
   - Я не Ба-би-нич, я Кми-циц! - прошептал рыцарь.
   И с этими словами как мертвый повис на руках у солдат.

ГЛАВА XXV

   Горцы заверили короля, что на дороге в Чорштынский  замок  не  слышно
больше ни о каких шведских разъездах, и  королевская  свита,  свернув  к
этому замку, вскоре выехала на большую дорогу, где путешествие  не  было
уже таким тяжелым и утомительным. Ехали под песни  горцев,  при  кликах:
"Король едет! Король едет!" По дороге к  ним  присоединялись  все  новые
толпы, вооруженные цепами, косами, вилами и ружьями, так что  вскоре  Ян
Казимир выступал уже во главе крупного отряда; не беда,  что  люди  были
необученные, зато они готовы были в любую  минуту  двинуться  с  ним  на
Краков и пролить за него свою кровь. Под Чорштыном короля  окружало  уже
свыше тысячи "газд" и полудиких пастухов.
   Стали прибывать и шляхтичи из Нового и Старого  Сонча.  Они  донесли,
что в то же самое утро польский полк под начальством Войнилловича разбил
под Новым Сончем большой шведский разъезд и шведы почти все погибли  или