который вчера спас мне жизнь, -  сказал  король.  -  Помогите  мне,  пан
маршал, перенести его на постель.

ГЛАВА XXVII

   Из  Любовли  король  поехал  в  Дуклю,  Кросно,   Ланцут   и   Львов;
сопровождали  его  коронный  маршал,  множество  епископов,  вельмож   и
сенаторов со своими надворными хоругвями и  слугами.  И  как  в  могучую
реку, что течет через весь край, вливаются малые реки, так в королевскую
свиту вливались все новые и новые  отряды.  Шли  магнаты  и  вооруженная
шляхта, солдаты, поодиночке и кучками,  и  толпы  вооруженных  крестьян,
которые ненавидели шведов особенно лютой ненавистью.
   Движение становилось  всеобщим,  пришлось  вводить  военные  порядки.
Появилось два грозных универсала, помеченных  Сончем:  один  Константина
Любомирского,   маршала   рыцарского   круга   <Прим.>,    другой    Яна
Велёпольского,  войницкого  каштеляна,  призывавшие  шляхту  краковского
воеводства во всеобщее ополчение. Было уже известно, где собираться,  за
неявку грозила кара по законам Речи  Посполитой.  Королевский  универсал
дополнил эти воззвания и поставил на ноги даже самых равнодушных.
   Но в угрозах не было надобности, ибо небывалое воодушевление охватило
все  сословия.  Садились  на  конь  старики  и  дети.  Женщины  отдавали
драгоценности, одежду; иные сами рвались в бой.
   В кузницах цыгане дни и  ночи  били  молотами,  перековывая  на  мечи
мирные орала. Опустели города и деревни, мужчины ушли на войну.  С  гор,
уходивших вершинами в поднебесье, день и ночь  спускались  толпы  дикого
люда. Силы короля росли с каждой минутой.
   Навстречу ему выходило духовенство с крестами и хоругвями,  еврейские
кагалы с раввинами; огромному  триумфальному  шествию  был  подобен  его
поход. Вести приходили  самые  лучшие,  словно  сам  ветер  приносил  их
отовсюду.
   Народ рвался к оружию не только в той части страны, которая  не  была
захвачена врагом. Повсюду,  в  самых  отдаленных  землях  и  поветах,  в
крепостях, деревнях, селеньях, дремучих лесах, поднимала огненную  главу
ужасная война расплаты и мести. Сколь  низко  пал  раньше  народ,  столь
высоко поднимал он  теперь  голову,  перерождался,  крепнул  духом  и  в
самозабвении, не колеблясь, раздирал  даже  собственные  засохшие  раны,
дабы очистить от яда свою кровь.
   Все  громче  кричали  повсюду  о  могучем  союзе  шляхты  и   войска,
возглавить который должны были великий гетман, старый Ревера Потоцкий, и
польный гетман Ланцкоронский, воевода русский, а также киевский каштелян
Стефан Чарнецкий, витебский  воевода  Павел  Сапега,  литовский  кравчий
князь  Михал  Радзивилл,  могущественный  магнат,  который  хотел  снять
бесчестье, что навлек на  их  род  Януш,  черниговский  воевода  Кшиштоф
Тышкевич и многие другие сенаторы, вельможи, военачальники и шляхта.
   Каждый день сносились магнаты с коронным маршалом, который не  желал,
чтобы столь славный союз был заключен без  его  участия.  Сперва  только
ходили упорные слухи, а там уж и верная весть разнеслась, что гетманы, а
с ними и войско, оставили шведов и на защиту  короля  и  отчизны  встала
Тышовецкая конфедерация.
   Король давно знал о конфедерации; немало потрудился  он  с  королевой
над ее созданием, немало писем слал и гонцов, хоть и находился вдали  от
родины; не имея возможности лично принять участие в конфедерации,  он  с
нетерпением ждал теперь акта об ее учреждении и универсала. Не успел  он
доехать до Львова, как  к  нему  прибыли  Служевский  и  Домашевский  из
Домашевицы,  луковский  судья,  они  привезли  от  конфедератов  акт  на
утверждение и заверения в том, что союз их будет  служить  ему  верой  и
правдой.
   Король читал акт на общем совете с епископами  и  сенаторами.  Сердца
всех  преисполнились  радости,  и  все  возблагодарили  создателя,   ибо
памятная эта конфедерация возвестила о том, что  народ,  о  котором  еще
недавно иноземный захватчик мог сказать, что нет  у  него  ни  веры,  ни
любви к отчизне, ни совести, ни порядка, ни одной из тех  доблестей,  на
коих зиждутся державы и народы, не только опомнился, но и переродился.
   Свидетельство всех его доблестей лежало теперь перед королем  в  виде
акта конфедерации и  ее  универсала.  В  этих  документах  говорилось  о
вероломстве Карла Густава, нарушении им клятв и обещаний, жестокости его
генералов и солдат, учинявших зверства, каких не знали даже самые  дикие
народы, осквернении  костелов,  гнете,  мздоимстве,  грабежах,  пролитии
невинной крови, и война  объявлялась  скандинавским  захватчикам  не  на
жизнь, а на смерть. Универсал,  грозный,  как  труба  архангела,  сзывал
ополчение не только рыцарей, но всех сословий и народов Речи Посполитой.
"Даже все infames <Лишенные чести (лат.).>, - говорилось в универсале, -
banniti <Приговоренные к изгнанию (ит.).> и proscripti <Объявленные  вне
закона (лат.).> должны идти на эту войну". Рыцари должны  были  садиться
на конь, грудью встать за родину,  да  и  пеших  солдат  поставить,  кто
побогаче - побольше, кто победней - поменьше, по силе возможности.

   "Понеже в  державе  сей  aeque  bona  <Способны,  можем  пользоваться
(лат.).> то и в том aequales <Равны (лат.).> будем,  что  все  одинаково
встанем на защи  и  mala  <Недостатки  (лат.)<  Всеми  правами  (лат.).>
принадлежат всем, то и  опасности  >должно  разделить  всем.  Всяк,  кто
шляхтичем зовется, оседлым или неоседлым, буде у  него  и  много  сынов,
обязан идти наойну против  врага  Речи  Посполитой.  Поелику  все  мы  -
шляхтичи, и худородные и  великородные,  ab  omnes  prerogativas  <Ввиду
(лат.).> на чины, звания и  милости  отчизны  capaces,  у  отечественных
свобод и beneficiorum". <Равно блага (лат.).>

   Так толковал  универсал  шляхетское  равенство.  Король,  епископы  и
сенаторы, которые давно  лелеяли  в  сердце  мысль  о  возрождении  Речи
Посполитой, убедились с радостью и удивлением, что и  народ  созрел  для
возрождения, что готов он стать на новый  путь,  омыться  от  плесени  и
тлена и начать новую, достойную жизнь.
   "Открываем при сем, - гласил универсал, -  поприще  всякому  человеку
plebeiae conditionis <Простого звания (лат.).>, дабы мог он  benemerendi
in Republica <Послужить Речи Посполитой (лат.).>, и  провозглашаем,  что
отныне всяк может быть  жалован  чинами,  достигнуть  почестей,  прав  и
beneficiorum, коими gaudet <Пользуется (лат.).> сословие шляхетское..."
   Когда на совете у короля прочитали  эти  слова,  воцарилось  глубокое
молчание. Те сенаторы, которые вместе с королем  горячо  желали  открыть
доступ к шляхетским правам людям низших  сословий,  думали,  что  немало