Другие тоже изъявили желание выпить;  арендатор  из  Вонсоши  занялся
этим делом, и вскоре несколько сулеек стояло уже на столе. Возвеселились
сердцем рыцари при виде их и стали себе попивать,  то  и  дело  поднимая
заздравные чары.
   - Выпьем же немчуре на погибель, чтобы нам тут больше хлеба не жрала!
- сказал Заглоба. - Пусть себе шишки в Швеции жрет!
   - За  здоровье  их  величеств  короля  и  королевы!  -  провозгласили
Скшетуские.
   - И тех, кто остался верен им! - прибавил Володыёвский.
   - А теперь за наше здравие!
   - За здравие дяди! - рявкнул пан Рох.
   - Спасибо! Да залпом пей до дна.  Не  совсем  еще  постарел  Заглоба!
Друзья мои, вот бы выкурить поскорей из норы этого барсука да  двинуться
под Ченстохову!
   - Под Ченстохову! - рявкнул Рох. - На помощь пресвятой деве!
   - Под Ченстохову! - закричали все.
   - Ясногорские сокровища  защищать  от  этих  нехристей!  -  подхватил
Редзян.
   - От этих бесстыдников, что  только  для  отвода  глаз  притворяются,
будто в Иисуса веруют, а на самом деле, как я уж говорил, на  луну,  как
собаки, воют, и вся ихняя вера в том только и состоит.
   - И они покушаются на ясногорские богатства!
   - Ты в самую точку попал, когда об ихней вере говорил, - обратился  к
Заглобе Володыёвский. - Я сам  слыхал,  как  они  на  луну  выли.  Потом
толковали, будто это ихние псалмы лютеранские; но одно верно, что  такие
псалмы и собаки поют.
   - Как же это? - спросил пан Рох. - Неужто они сплошь собачьи дети?
   - Сплошь! - с глубоким убеждением подтвердил Заглоба.
   - И король у них не лучше?
   - Король хуже всех. Он с умыслом поднял эту войну, чтобы  в  костелах
вволю надругаться над истинной верой.
   Встал тут пан Рох, - а был он уже под хмельком, - и говорит:
   - Раз так, то не будь я Рох Ковальский, коль в  первой  же  битве  не
брошусь прямо на шведского короля! Пусть в самой гуще будет  он  стоять,
ничего. Либо он меня, либо я его, а таки наеду я на него с копьем! Дурак
я буду, коль этого не сделаю.
   С этими словами он сжал кулак и хотел грохнуть им по  столу.  Перебил
бы он и чары и сулейки, да и стол  бы  расколол,  когда  бы  Заглоба  не
схватил его поспешно за руку и не сказал ему следующие слова:
   - Садись, Рох, и успокойся! И знай, что  не  тогда  мы  тебя  дураком
посчитаем, когда ты этого не сделаешь, а только  тогда  дураком  считать
перестанем, когда ты это сделаешь.  Невдомек  вот  только  мне,  как  ты
бросишься на короля с копьем, коль не служишь в гусарах?
   - Так я стремянных и слуг раздобуду  и  впишусь  в  хоругвь  к  князю
Полубинскому. Мне и отец в этом поможет.
   - Отец Рох?
   - Ну а как же!
   - Так пусть он прежде тебе поможет, а покуда не бей стекло, не  то  я
первый голову за это тебе разобью. Об чем, бишь, мы  толковали?  Да!  Об
Ченстохове. Luctus  <Печаль,  скорбь  (лат.).>  меня  сгложет,  коль  мы
вовремя не придем на помощь святыне. Luctus меня сгложет, говорю я  вам!
А  все  этот  изменник  Радзивилл  да  пан  Сапега  со  своими   пустыми
разговорами.
   - Ты, милостивый пан, про воеводу такого  не  говори!  Достойный  это
человек! - прервал его маленький рыцарь.
   - Зачем же он тогда двумя сетями прикрыл Радзивилла, когда и одной бы
хватило? Чуть не десять тысяч самой отборной конницы и пехоты стоит  под
этой конурой. Скоро уж то всей околице сажу вылижут в трубах,  ведь  что
было в печах, уж съели.
   - Нам рассуждать не положено, мы должны выполнять приказы.
   - Тебе, пан Михал, не положено, а мне положено, потому меня  половина
прежнего радзивилловского войска полководцем  выбрала,  и  я  бы  уж  за
десятую  околицу  выгнал  Карла  Густава,  когда  б  не  несчастная  моя
скромность, что велела мне вложить булаву в руки пану  Сапеге.  Довольно
уж он тут промешкал, пусть теперь смотрит в оба, а то как бы не  отобрал
я назад, что дал ему
   - Напился ты, вот и стал храбёр! - сказал Володыёвский.
   - Ты так думаешь? Ну  что  ж,  посмотрим!  Я  еще  сегодня  пойду  по
хоругвям и кликну клич: кто со мной под Ченстохову хочет, чем  локти  да
коленки об тыкоцинскую известку  вытирать,  за  мной!  Кто  выбрал  меня
полководцем, кто дал мне в руки власть, кто верит, что  все,  что  я  ни
сделаю, послужит на пользу отечеству и вере, становись  рядом  со  мной!
Хорошее дело изменников карать,  но  стократ  прекрасно  пресвятую  деву
спасти, матерь нашу и державы нашей покровительницу от  гнета  избавить,
вызволить из еретического ярма.
   Тут Заглоба, у которого давненько шумело в голове, сорвался с  места,
вскочил на лавку и давай кричать, как перед собранием:
   - Кто католик, кто поляк, кому  жаль  пресвятой  девы,  за  мной!  На
помощь Ченстохове!
   - Я с тобой! - вскричал, вставая, Рох Ковальский.
   Заглоба минуту поглядел на присутствующих и, увидя  изумленные  немые
лица, слез с лавки и сказал:
   - Я Сапежку научу уму-разуму! Да будь я подлец,  коль  до  завтра  не
уведу отсюда половину войска и не двину людей под Ченстохову!
   - О боже! Одумайся, отец! - воскликнул Ян Скшетуский.
   - Будь я подлец, говорю тебе! - повторил Заглоба.
   Друзья и впрямь испугались, как бы он этого не сделал, с  него  могло
статься. Во  многих  хоругвях  роптали  люди,  недовольные  затянувшейся
осадой  Тыкоцина,  и  все  поголовно  скрежетали  зубами  при  мысли   о
Ченстохове. Достаточно было искры,  чтобы  разгорелось  пламя,  особенно
если эту искру заронил бы такой упрямый человек  и  такой  прославленный
рыцарь, как Заглоба. Большая часть войск Сапеги состояла из новичков, не
привыкших к воинской дисциплине  и  всегда  готовых  к  самочинству,  уж
они-то все, как один, пошли бы за Заглобой под Ченстохову.
   Испугались оба Скшетуские, а Володыёвский воскликнул:
   - Сколько труда положил  воевода,  чтобы  собрать  хоть  какое-нибудь
войско, хоть какую-нибудь силу для обороны Речи Посполитой, а уж нашлись
смутьяны,  готовые  разбить  хоругви,  сеять  раздоры.  Дорого  бы   дал
Радзивилл за такие советы, потому на его это мельницу воду  здесь  льют.
Ну не стыдно ль тебе, милостивый пан, даже говорить о таком деле!