прислал он нам целую хоругвь и самого доблестного, как он пишет, рыцаря.
Но я тут в безопасности, а  такие  рыцари  более  всего  на  поле  брани
надобны.  Отдохнете  немного,  а  там  я  пошлю  вас  на  подмогу   пану
Чарнецкому, ибо на него шведы направят главный удар.
   - Довольно  уж  мы  под  Тыкоцином  отдыхали,  государь!  -  с  жаром
воскликнул маленький рыцарь. - Нам бы теперь только коней  покормить,  и
мы еще сегодня можем тронуться в путь, чтобы с паном  Чарнецким  упиться
вражеской кровью! Великое это счастье лик твой зреть, государь, но и  на
шведов спешим мы ударить.
   Лицо короля прояснилось. Отеческой добротой засветилось оно, и, глядя
с удовольствием на неукротимого маленького рыцаря, король сказал:
   - Это ты первый бросил свою  полковничью  булаву  к  ногам  покойного
князя воеводы?
   - Не первый я ее  бросил,  государь,  а  в  первый  и,  даст  бог,  в
последний раз нарушил воинскую дисциплину. - Запнулся тут  пан  Михал  и
прибавил через минуту: - Нельзя было иначе!
   - Верно! - подтвердил король. - Тяжелые это были времена для тех, кто
знает, что такое воинская  дисциплина;  но  и  в  покорстве  надо  знать
границы, ибо, преступив их, можно  совершить  грех.  Много  ли  офицеров
осталось с Радзивиллом?
   - В Тыкоцине мы из офицеров нашли одного только пана Харлампа,  -  не
ушел он сразу от князя, а потом в беде не  захотел  его  оставить.  Одна
только жалость удерживала его, ибо сердцем был он с  нами.  Еле  мы  его
выходили, такой уж был у них голод, а он еще  у  себя  ото  рта  отымал,
чтобы князя покормить. Сюда, во Львов, приехал он  теперь  о  милосердии
молить ваше величество, да и я челом бью за него, государь, ибо  человек
он заслуженный и храбрый солдат.
   - Пусть придет ко мне, - сказал король.
   - Должен он, государь, важную весть тебе объявить, а слышал он ее  от
князя Богуслава в Кейданах. Жизни и безопасности священной для нас твоей
особы весть эта attinet.
   - Уж не о Кмицице ли?
   - Да, государь!
   - А ты знавал его?
   - Знавал и дрался с ним, но где он сейчас, не знаю.
   - Что ты о нем думаешь?
   - Государь, коль отважился он на такое, нет таких мук,  которых  этот
человек был бы достоин, - он исчадие ада.
   - Вот и неправда! - сказал король.  -  Поклеп  взвел  на  него  князь
Богуслав. Но не будем говорить об этом, скажи мне, что ты знаешь об  его
прошлом?
   - Всегда это был великий воитель, несравненный  в  ратном  искусстве.
Другого не сыщешь такого, кто был  бы  способен  с  несколькими  сотнями
учинять такие набеги, как он учинял на Хованского, страху задавши  всему
его войску. Это просто чудо, что шкуру с него не содрали и барабан ею не
обтянули! Дай тогда кто-нибудь Хованскому самого князя в руки, он не был
бы так рад, как если бы ему Кмицица поднесли в  подарок.  Ведь  до  того
дело дошло, что Кмициц на серебре Хованского едал, на его ковре спал, на
его санях и на его коне езживал. Но потом  стал  он  и  своих  утеснять,
страх как своевольничал, instar пана Лаща мог  приговорами  епанчу  себе
подшить, а в Кейданах вовсе пал.
   Тут  Володыёвский  подробно  рассказал  обо  всем,  что  произошло  в
Кейданах.
   Ян Казимир слушал его со вниманием, а когда пан Михал стал описывать,
как Заглоба сперва  сам  бежал  из  плена,  а  потом  и  товарищей  всех
освободил, король так и покатился со смеху.
   - Vir incomparabilis! Vir incomparabilis! <Муж несравненный! (лат.).>
- повторял он. - А он тут с тобою?
   - Готов явиться по твоему приказу, государь! - ответил Володыёвский.
   - Улисса превзошел этот  шляхтич!  Приведи  же  его  к  столу,  пусть
потешит нас, да заодно  и  Скшетуских  пригласи,  а  теперь  рассказывай
дальше, что ты еще знаешь про Кмицица?
   - Из писем, что нашли мы при Рохе Ковальском, узнали мы, что в  Биржи
везли нас на смерть. Князь преследовал  нас,  окружить  пытался,  да  не
удалось ему нас  захватить.  Ускользнули  мы  благополучно.  Мало  того,
неподалеку от Кейдан Кмицица  поймали,  и  я  его  тотчас  приговорил  к
расстрелу.
   - Ого! - сказал король.  -  Вижу,  у  вас  там  в  Литве  скоро  дело
делалось!
   - Но пан Заглоба велел прежде его обыскать, посмотреть,  нет  ли  при
нем каких писем. Вот и нашлось при нем письмо гетмана, и узнали мы, что,
когда бы не он, не стали бы нас в Биржи везти, а тут же  в  Кейданах  на
месте и расстреляли.
   - Вот видишь! - прервал его король.
   - Нехорошо было после этого посягать на его жизнь. Отпустили мы  его.
Что он делал потом, я не знаю, но Радзивилла он тогда  еще  не  оставил.
Бог его знает, что это за человек! Об ком  угодно  можно  себе  сужденье
составить, но только не об этом сумасброде. Остался он с Радзивиллом,  а
потом взял да куда-то и уехал. И ведь опять нас  упредил,  что  князь  в
поход на нас идет из Кейдан. Что говорить, великую оказал  он  нам  этим
услугу, ведь, не остереги он нас, виленский воевода стал бы нападать  на
наши хоругви, что и не  подозревали  об  опасности,  и  истребил  бы  их
поодиночке. Я и сам не знаю, что думать. Коль поклеп взвел на него князь
Богуслав...
   - А вот мы это сейчас увидим, - сказал король. И хлопнул в ладоши.  -
Кликни пана Бабинича, - велел он пажу, который показался на пороге.
   Паж исчез, а через минуту дверь королевского покоя растворилась, и на
пороге показался пан Анджей.  Володыёвский  сперва  не  узнал  его,  так
осунулся и побледнел молодой рыцарь, - никак не мог оправиться он  после
боя в ущелье. Смотрел на него пан Михал и не узнавал.
   - Удивительное дело! - воскликнул он. - Когда б не эта худоба лица да
ты бы, государь, другое имя не назвал, я бы сказал, что это пан Кмициц.
   Улыбнулся король и говорит Кмицицу:
   - Рассказывал  мне  тут  этот  маленький  рыцарь  об  одном  страшном
смутьяне, которого звали так, но я, очевидно, ему показал, что ошибся он
в своем приговоре, и уверен, что ты, пан  Бабинич,  подтвердишь,  что  я
прав.
   - Государь, - поспешно сказал  Бабинич,  -  одно  твое  слово  скорей
очистит этого смутьяна, нежели мои самые тяжкие клятвы!
   - И голос тот же, - с  возрастающим  удивлением  продолжал  маленький