- Так зачем он ее увез? - взревел Кмициц.
   - Хорошо, что ты ко мне обратился с  этим  вопросом,  -  ответил  ему
Заглоба, - потому я мигом соображу  там,  где  другой  год  целый  будет
голову ломать. Зачем он ее увез? Не стану  отрицать,  наверно,  она  ему
приглянулась; но увез он ее для того, чтобы всех  Биллевичей  держать  в
узде, - род это сильный и многочисленный, и боялись Радзивиллы, чтобы не
вздумал он бунтовать против них.
   - Может статься, что и так! - промолвил Харламп. - Но я  одно  только
могу сказать: в Таурогах князю придется уняться, и не сможет он  там  ad
extrema <На крайности (лат.).> отважиться.
   - Где он сейчас?
   - Князь воевода говорил в Тыкоцине, что он, верно, у шведского короля
в Эльблонге, за подмогой должен он был  туда  поехать.  В  Таурогах  его
сейчас нет, это точно, гонцы его там не нашли. - Тут Харламп обратился к
Кмицицу: - Хочешь, милостивый пан, послушать простого солдата, так скажу
я тебе, что обо всем этом думаю: коль постигла панну Биллевич  беда  иль
сумел князь любовь в ней пробудить, незачем  тебе  туда  ехать;  а  коль
ничего с нею не сталось, так уедет она вместе с княгиней в Курляндию,  а
там всего безопасней, и лучше места для девушки ты в Речи Посполитой  не
сыщешь, - ведь все наши земли полыхают в огне войны.
   - Коль такой ты смельчак, как люди толкуют и  как  сам  я  считаю,  -
вмешался в разговор Скшетуский, - надо тебе сперва Богуслава схватить, а
будет он в твоих руках, ты тогда свое возьмешь.
   - Где он сейчас? - снова спросил Кмициц у Харлампа.
   - Я уж тебе говорил, - ответил носач, - да ты  так  убит  горем,  что
себя не помнишь. Думаю, в Эльблонге  он  и,  верно,  двинется  с  Карлом
Густавом в поход на пана Чарнецкого.
   - Тогда тебе лучше всего двинуться с нами к пану Чарнецкому, там ты с
Богуславом можешь очень скоро встретиться, - сказал Володыёвский.
   - Спасибо вам за добрый совет! - воскликнул Кмициц.
   И он стал торопливо со всеми прощаться; никто его не  удерживал,  все
понимали, что если человек удручен, до беседы  ли  тут  за  чарой.  Один
только Володыёвский сказал:
   - Провожу-ка я тебя до дворца архиепископа, а то на  тебе  лица  нет,
чего доброго, упадешь на улице.
   - Я тоже тебя провожу! - сказал Ян Скшетуский.
   - Тогда пойдемте все! - предложил Заглоба.
   Рыцари пристегнули сабли, надели теплые  бурки  и  вышли.  Народу  на
улицах было еще больше. То и дело встречались отряды вооруженной шляхты,
толпы солдат, магнатской и шляхетской челяди, армян, евреев,  украинских
мужиков из предместий, сожженных во время двух набегов Хмельницкого.
   Купцы стояли у дверей своих лавок; в окнах домов  видны  были  головы
любопытных. Все говорили, что татары уже прибыли и  скоро  пойдут  через
город на поклон к королю. Очень всем любопытно было поглазеть на них,  -
невиданное это было зрелище, чтоб татары да мирно  проезжали  по  улицам
города. Не такими видал раньше Львов этих гостей, а верней, видал он  их
только за городскими стенами и то несметные полчища, а  кругом  пылающие
предместья и деревни. Теперь татары должны  были  въехать  в  город  как
союзники в войне со шведами. Наши  рыцари  с  трудом  прокладывали  себе
дорогу в толпе. То и дело из улицы в улицу пробегая крик: "Едут!  Едут!"
- и тогда люди сбивались такой плотной  толпой,  что  шагу  нельзя  было
ступить.
   - А давайте-ка  постоим!  -  сказал  Заглоба,  -  Давай,  пан  Михал,
вспомним недавнее время, когда мы с тобой  не  со  стороны,  а  прямо  в
бельма глядели этим разбойникам. Я у них и в  неволе  побывал.  Говорят,
будущий хан похож на меня как две  капли  воды.  Ну  да  что  вспоминать
старые проказы!
   - Едут! Едут! - снова раздались крики.
   - Добру наставил бог собачьих детей, - продолжал Заглоба,  -  что  на
помощь они нам идут, а не опустошать здешние  земли.  Это  просто  чудо!
Говорю вам, когда бы за каждого  басурмана,  которого  эта  старая  рука
послала в пекло, да прощался один грех, так меня б  уже  к  лику  святых
причислили и вам пришлось бы поститься в канун моего дня, а то прямо  на
небо вознесся бы я на огненной колеснице.
   - А помнишь, милостивый пан, как мы с Валадинки, из Рашкова в  Збараж
ехали?
   - Как не помнить! Там еще дерево выворотило, так ты в яму упал,  а  я
гнался за ними сквозь чащу до самой  дороги.  А  как  воротились  мы  за
тобой, все рыцари диву дались, потому под каждым кустиком  по  басурману
лежало.
   Володыёвский помнил, что все было как раз наоборот,  от  удивления  у
него и язык отнялся; но тут в толпе чуть не в сотый раз закричали:
   - Едут! Едут!
   Поднялся общий крик, потом все стихло и все головы  обратились  в  ту
сторону, откуда должны были появиться татары. Но вот издали  послышалась
оглушительная музыка, толпа раздалась, стала жаться к стенам, и в  конце
улицы показались первые татарские наездники.
   - Смотрите, да у них и музыка с собой, небывалое это дело у татар!
   - Хотят себя показать! - заметил Ян Скшетуский. - А  впрочем,  у  них
бывают музыканты, они играют, когда войско где-нибудь надолго становится
табором. Однако же, конница, должно быть, отборная.
   Наездники приблизились тем временем и стали проезжать  мимо.  Впереди
на пегом коне ехал смуглый, словно в дыму прокопченный татарин  с  двумя
пищалями во рту. Откинув назад  голову  и  закрыв  глаза,  он  перебирал
пальцами по своим дудкам, извлекая из них звуки резкие, пронзительные  и
такие частые, что ухо едва могло их уловить. За ним ехали два  татарина,
неистово гремя медными бубенцами,  насаженными  на  набалдашники  палиц;
вслед за ними несколько человек  оглушительно  били  в  медные  тарелки,
другие выбивали дробь на литаврах, а иные, по казацкой моде,  играли  на
торбанах, и все, кроме одних только дудочников, пели,  верней,  завывали
дикую песню, сверкая  при  этом  глазами  и  ворочая  белками.  За  этой
нестройной и дикой капеллой,  которая  двигалась  мимо  жителей  Львова,
словно те звери в сказке, что все сорвались вдруг  с  места  и  с  ревом
устремились вперед, выступал по четыре человека в шеренге  целый  конный
отряд примерно в четыреста сабель.
   Это и впрямь ехал в распоряжение польского короля  отборный,  как  на
погляденье, отряд легкой конницы, присланный ханом в почет королю и  как
залог. Командовал отрядом Акба-Улан, из добруджских татар, в битве самых
могучих, старый и искушенный воитель, которого чтили в улусах за  отвагу
и жестокость. Ехал  он  теперь  посредине,  между  музыкантами  и  самим