отрядом, наряженный в  алого  бархата  шубу  на  вытертом  куньем  меху,
порядком уже облинявшую и слишком  тесную  для  мощной  его  фигуры.  На
животе держал он пернач, какой носили казацкие полковники. Кирпичное его
лицо посинело от холодного ветра; слегка покачиваясь в высоком седле, он
время от  времени  поглядывал  по  сторонам  или  оборачивался  к  своим
татарам, точно не совсем был уверен,  выдержат  ли  они  при  виде  толп
народа, женщин, детей, отворенных лавок с дорогими товарами, не бросятся
ли с диким криком на все эти чудеса.
   Но они ехали смирно, как собаки на  своре,  что  боятся  арапника,  и
только по угрюмым и жадным взглядам можно было догадаться, что  творится
в душах этих варваров. Толпа народа смотрела на них с любопытством, но и
с неприязнью, - так велика была в этих землях Речи Посполитой  ненависть
к басурманам. Время от времени в толпе кричали: "Ату! Ату их!"  -  точно
на волков. Были, однако, такие, что возлагали на татар большие надежды.
   - Очень шведы боятся их, и солдаты между собою всякие страсти про них
рассказывают, а от этого еще больше трусят, -  говорили  они,  глядя  на
татар.
   - И не зря! - подтверждали другие. -  Не  рейтарам  Карла  воевать  с
татарами, особенно с добруджскими, тем и против нашей конницы  случается
выстоять.  Тяжелый  рейтар  оглянуться  не  успеет,  как   татарин   его
заарканит.
   - Грех басурман звать на помощь! - слышались голоса в толпе.
   - Грех грехом, а небось пригодятся!
   - Хорош отряд! - заметил Заглоба.
   Татары в самом деле были хорошо одеты:  в  белых,  черных  и  пестрых
тулупах шерстью наружу, за плечами черные луки покачиваются  и  колчаны,
полные стрел, да и сабля у каждого, что даже в больших татарских отрядах
не всегда бывало, ибо кто победней, не мог позволить себе такую  роскошь
и в рукопашном бою пользовался конской челюстью, привязанной на  палице.
Но прислал их хан, как уже было сказано, напоказ, так что кое у  кого  и
самопал висел в войлочном чехле, и  сидели  все  они  на  добрых  конях,
правда,  низкорослых,  худых,  вислошеих  и  долгогривых,  но   в   беге
несравненных.
   Посредине отряда шли четыре вьючных верблюда;  люди  думали,  что  во
вьюках дары королю от хана: но они ошибались, хан предпочитал не давать,
а принимать дары, и помощь Речи Посполитой посулил не даром.
   - Дорого обойдутся нам эти auxilia <Подкрепления (лат.).>, -  заметил
Заглоба, когда отряд проехал мимо.  -  Вроде  бы  союзники,  но  сколько
земель они нам разорят! После них да после шведов ни одной  целой  крыши
не останется в Речи Посполитой.
   - Да, тяжел этот союз, - подтвердил Ян  Скшетуский.  -  Уж  мы-то  их
знаем!
   - Я еще по дороге сюда слыхал, - вмешался в  разговор  пан  Михал,  -
будто наш король заключил  такой  договор,  что  к  каждым  пяти  сотням
ордынцев будет придан наш офицер, он-то и  будет  начальником,  и  право
карать будет за ним. Иначе эти друзья и впрямь оставят  только  небо  да
голую землю.
   - А как этот отряд? Что с ним сделает король?
   - Этот отряд хан прислал в распоряжение короля, ну как бы в дар  ему,
и хоть за него тоже деньги возьмет, но с ним король властен делать,  что
хочет. Наверно, отошлет вместе с нами к пану Чарнецкому.
   - Ну, пан Чарнецкий сумеет держать их в узде.
   - Разве только жить будет среди них, а то они тут же у него за спиной
станут пошаливать. Наверно, и к ним тотчас приставят офицера.
   - И он у них будет начальником? А что будет делать этот толстый ага?
   - Коль не нападет на дурака, то будет исполнять приказы.
   - Будьте здоровы, друзья, будьте здоровы! - закричал вдруг Кмициц.
   - Куда это ты так заторопился?
   - Хочу королю челом  бить,  чтобы  вверил  мне  начальство  над  этим
отрядом!

ГЛАВА ХХХIII

   В тот же день Акба-Улан явился к королю на поклон и вручил ему письма
от  хана,  в  которых  тот  подтверждал  свое  обещание   двинуться   со
стотысячной ордою на шведов, когда ему будет уплачено вперед сорок тысяч
талеров, да и первая трава покажется в полях, без  чего  в  опустошенной
стране трудно прокормить столько лошадей.  Что  же  до  отряда,  то  хан
посылал его теперь в знак любви своей к "дорогому брату", чтоб и казаки,
которые все еще умышляли мятеж, увидели в этом явное свидетельство того,
что любовь эта неизменна и что хан, как только слуха его коснется первая
же весть о бунте, на все казачество обрушит гнев свой и месть.
   Король милостиво принял Акба-Улана, чудного скакуна ему  пожаловал  и
объявил, что в скором времени отошлет к  пану  Чарнецкому,  ибо  желает,
чтобы и шведы убедились в том, что хан оказывает помощь Речи Посполитой.
У татарина глаза загорелись, когда он услыхал,  что  будет  служить  под
начальством Чарнецкого, которого он  помнил  еще  по  давним  украинским
войнам и почитал, как и все прочие татарские аги.
   Зато куда меньше ему понравилось то место  в  письме  хана,  где  тот
просил короля дать отряду офицера, который хорошо бы знал страну, вел бы
отряд и не давал людям, да и  самому  Акба-Улану,  грабить  население  и
бесчинствовать. Уж конечно, Акба-Улан предпочел бы обойтись  без  такого
покровителя; но такова была воля хана и короля, поэтому  он  только  еще
раз ударил челом королю, стараясь скрыть  свое  недовольство,  а  может,
обещая себе в душе, что не он будет кланяться покровителю, а покровитель
ему.
   Не успел удалиться татарин, не успели выйти из  покоя  сенаторы,  как
Кмициц, который во время аудиенции стоял сбоку, упал к ногам короля.
   - Государь! - сказал он. - Недостоин я милости, о которой прошу тебя,
но жизни она мне дороже.  Позволь  мне,  милостивый  отец  мой,  принять
начальство над этими ордынцами и с ними тотчас двинуться в поход.
   - Не могу я отказать тебе в этом, - промолвил удивленный Ян  Казимир.
- Лучше начальника, чем ты, мне для них не сыскать. Рыцарь  тут  надобен
храбрый и смелый духом, чтоб умел держать их в узде, а то они  тотчас  и
наших примутся палить да убивать. Я только решительно не согласен, чтобы
ты завтра ехал, - не зажили у тебя еще раны от шведских рапир.
   - Чую я, что только меня в поле обдует ветерком, и сразу вся слабость
пройдет, и сила снова воротится, что же до татар, то уж как-нибудь  я  с
ними справлюсь, мягче воска они у меня станут.
   - Но чего это ты так торопишься? Куда хочешь идти?