более прочих карает меня  господь,  вот  уже  семь  лет  насылая  всякие
бедствия на королевство мое за то, что стонет в  ярме  убогий  пахарь  и
обиды терпит от  солдатства,  и  обет  даю,  заключивши  мир,  все  силы
приложить вкупе с сословиями Речи Посполитой, дабы с  той  поры  люд  не
терпел никаких утеснений, а поелику, милосердая матерь, владычица моя  и
царица, ты меня на сие вдохновила, внемли  гласу  моему  и  по  благости
своей моли сына твоего, дабы помог мне исполнить сей обет <Прим.>.
   Внимали этим королевским словам духовенство, сенаторы, шляхта, черный
народ. Великое рыдание поднялось в костеле; но первый стон  вырвался  из
мужицкой груди, мужики взрыдали первыми, а уж тогда плач стал  всеобщим.
Все воздели руки к небу, повторяя с рыданием в  голосе:  "Аминь!  Аминь!
Аминь!" - и тем свидетельствуя, что и они  присоединяют  к  королевскому
обету  свои  сердца  и  свои  голоса.  Горе  вознеслись  сердца,  и  все
побратались в эту минуту, объединенные любовью к Речи  Посполитой  и  ее
покровительнице. Радость неописуемая, словно чистое пламя,  зажглась  на
всех лицах, ибо во всем костеле не осталось теперь никого, кто усомнился
бы в том, что бог поразит шведов
   А король по окончании службы под гром мушкетов и пушек и при  громких
кликах: "Победа! Победа! Да здравствует король!" - проследовал в замок и
там союз сей с небом утвердил вместе с Тышовецкой конфедерацией.

ГЛАВА XXXI

   После этих торжеств, словно крылатые птицы, стали слетаться во  Львов
разные вести. Были  они  и  старыми  и  свежими,  и  очень  и  не  очень
радостными, но все воодушевляли народ. Прежде всего как  пожар  охватила
страну Тышовецкая конфедерация. Все, в ком душа жива,  присоединялись  к
ней, и шляхта и крестьянство. Города поставляли повозки, ружья,  пехоту,
евреи - деньги Никто не смел  противиться  ее  универсалам,  даже  самые
ленивые садились на конь. Пришел  также  грозный  манифест  Виттенберга,
направленный против конфедерации Огнем и мечом грозил  маршал  тем,  кто
вступал в союз. Но манифест  его  подействовал  так,  как  если  бы  кто
вздумал гасить огонь, засыпая его порохом.  Чтобы  еще  больше  ополчить
народ на шведов, множество  списков  манифеста,  верно,  не  без  ведома
короля, было раскидано по Львову, и просто не  поддается  описанию,  что
народ творил с этими  бумажками;  довольно  того,  что  ветер  носил  по
львовским  улицам  срамно  измаранные  клочья,  а  школяры  в   вертепах
показывали на радость всем "Виттенбергову  конфузию"  и  пели  при  этом
песню, которая начиналась словами:

   Виттенберг, старичишка,
   Удирай, как зайчишка,
   За свое море!

   Как дадим тебе туза.
   Потеряешь рейтузы,
   На свое горе!

   Как бы во исполнение этих слов  Виттенберг  сдал  в  Кракове  команду
отважному Вирцу, а сам поспешил в Эльблонг, где пребывал шведский король
с королевой, проводя время в пирах и  радуясь  в  душе  тому,  что  стал
властителем столь славной державы.
   Пришли во Львов и донесения о том, что Тыкоцин пал,  и  возрадовались
умы. Достойно удивления, что толки  о  падении  замка  начались  еще  до
прибытия гонцов. В одном только не соглашались люди: одни  уверяли,  что
виленский воевода умер, другие - что попал в неволю,  но  все  твердили,
что Сапега во главе крупных  сил  ушел  уже  из  Подлясья  и  вступил  в
Люблинское воеводство, чтобы соединиться с гетманами, что по дороге бьет
он шведов и силы его растут с каждым днем.
   Прибыли, наконец, посланцы и от самого Сапеги, и много их явилось, не
более и не менее, как  целую  хоругвь  прислал  воевода  в  распоряжение
короля, желая тем самым почет оказать государю, охранить особу  его  ото
всяких случайностей, а может статься, и себя тем самым возвысить  в  его
глазах.
   Привел эту хоругвь молодой полковник  Володыёвский,  которого  хорошо
знал король. Ян Казимир тотчас повелел ему явиться, обнял его и сказал:
   - Здравствуй, славный солдат мой! Много воды утекло с той  поры,  как
потеряли мы тебя из виду. Пожалуй, под  Берестечком  видали  мы  тебя  в
последний раз, и весь ты был обагрен тогда кровью.
   Пан Михал склонился к ногам короля и ответил:
   - И в Варшаве был я потом, государь, в  замке,  с  нынешним  киевским
каштеляном.
   - И все служишь по-прежнему? Не хочется дома отдохнуть от трудов?
   - В беде была Речь Посполитая, да и именье  мое  пропало  в  нынешней
смуте. Негде голову мне приклонить, государь!  Но  я  об  том  не  тужу,
думаю, что служба твоему королевскому величию и отчизне - это первый мой
долг.
   - Побольше бы нам таких, побольше! Не бесчинствовал бы  тогда  у  нас
враг. Бог даст, придет время и для наград,  а  теперь  рассказывай,  что
сделали вы с виленским воеводой?
   - Виленский воевода пред судом всевышнего  Мы  на  последний  приступ
шли, когда он испустил дух.
   - Как же это было?
   - Вот донесение витебского воеводы, - ответил пан Михал.
   Король взял послание Сапеги, стал было  читать,  но  тут  же  прервал
чтение.
   - Пишет мне пан Сапега, - сказал он, - что великая  литовская  булава
vacat <Свободна (лат.).>, ошибается он, не vacat, ибо ему мы ее отдаем.
   - Нет никого более достойного, чем воевода, - промолвил пан Михал,  -
и до самой твоей смерти  все  войско  будет  благодарить  за  это  тебя,
государь.
   Улыбнулся король солдатскому этому простодушию и продолжал читать.
   Через минуту он вздохнул.
   - Самой прекрасной жемчужиной мог бы стать Радзивилл в нашей  короне,
когда бы не иссушили душу  его  гордыня  и  ересь,  в  коей  он  коснел.
Свершилось! Пути господни неисповедимы! Радзивилл и Опалинский  почти  в
одно и то же время... Суди же их,  господи,  не  по  грехам  их,  но  по
милосердию твоему.
   Наступило молчание, затем король снова стал читать письмо
   - Спасибо пану воеводе, - сказал он, кончив  читать,  -  за  то,  что