Шведская вылазка достигла цели  лишь  частично;  благодаря  ей  отряд
Богуслава вошел в город, но сама по себе она особого значения не  имела.
Правда, хоругвь Котвича и драгуны Оскерко понесли изрядные потери, но  и
шведов было перебито немало, а один полк пехоты, тот, который  атаковали
Володыёвский с  Ваньковичем,  был  почти  полностью  уничтожен.  Литвины
уверяли даже, что неприятель понес больший урон, чем они сами; один лишь
Сапега  терзался,  опасаясь,  что  этот  новый  "конфуз"  может   сильно
повредить его репутации. Верные  полковники  гетмана  утешали  его,  как
могли, да, правду сказать, урок этот пошел ему на пользу, впредь он  уже
не предавался веселью столь беспечно, а если и бражничал  порой,  то  не
иначе, как удвоив и утроив дозоры. Шведы попали впросак уже на следующий
день: уверенные, что гетман не ожидает так скоро  повторного  нападения,
они снова вышли за городские ворота, но были сразу отброшены и,  потеряв
несколько человек убитыми, воротились назад.
   Тем временем на квартире гетмана допрашивали  Гасслинга.  Пан  Анджей
чуть не умер от нетерпения, так ему хотелось поскорей увести  офицера  к
себе и расспросить о Таурогах. Он целый день вертелся вокруг  гетманской
квартиры, то и дело входил, слушал ответы пленного и едва мог усидеть на
скамье, когда упоминалось имя Богуслава.
   Вечером он получил приказ  идти  в  разъезд.  Ничего  не  сказал  пан
Анджей, только зубы стиснул; это был уже не прежний Кмициц, - теперь  он
научился жертвовать своими желаниями ради общего блага. Он лишь  понукал
немилосердно своих татар и в приступе беспричинного  гнева  так  молотил
направо и налево буздыганом, что кости трещали. А татары,  решив  промеж
себя, что "багадыр", видать, взбесился, притихли, как кролики, и  только
смотрели в глаза своему грозному предводителю и на  лету  угадывали  его
мысли.
   По возвращении пан Анджей нашел Гасслинга уже у себя, но тот был  так
слаб, что не мог говорить. Его сильно покалечили, когда брали в плен,  а
потом еще целый день допрашивали, и теперь  он  лежал  в  горячке  и  не
понимал даже, чего от него хотят.
   Пришлось   Кмицицу   удовольствоваться   тем,   что   рассказал   ему
присутствовавший  при  допросе   Заглоба,   но   это   все   были   дела
государственные, не приватные. О Богуславе молодой офицер говорил  лишь,
что после возвращения из похода на Подлясье и  яновского  поражения  тот
тяжко болел. От злости и меланхолии с ним сделалась лихорадка, когда  же
здоровье князя поправилось, он тотчас двинулся  с  войском  на  Поморье,
куда его спешно призвали Стенбок и курфюрст.
   - А теперь он где? - допытывался Кмициц.
   - По словам Гасслинга, - а лгать ему нет  нужды,  -  князь  вместе  с
братом короля и Дугласом  стоит  укрепленным  лагерем  между  Наревом  и
Бугом. Богуслав командует у них всей кавалерией, - ответил Заглоба.
   - Ха! И они, конечно, думают прийти сюда, на помощь Карлу. Ну, так мы
встретимся, как бог свят, если понадобится, хоть бабой переряжусь, а  до
Богуслава дойду.
   - Не кипятись понапрасну! Они и рады бы прийти на помощь Варшаве,  да
не могут, на пути у них стоит Чарнецкий. И вот какое дело: Чарнецкий, не
имея ни пехоты, ни пушек, не может ударить по шведскому лагерю, а  шведы
боятся выйти к нему навстречу, так как убедились, что в открытом поле их
солдат против Чарнецкого не совладает. Знают они также, что  и  река  не
может служить им защитой. Будь с ними сам король, он  дал  бы  сражение,
под его командой, вдохновляемые верой в своего великого вождя, и солдаты
дерутся лучше; но ни Дуглас, ни брат короля, ни князь Богуслав на это не
решатся, хоть храбрости ни одному из них не занимать.
   - А где король?
   - Пошел в Пруссию. Король не ожидает, чтобы мы осмелились  так  скоро
покуситься на Варшаву и на Виттенберга. Впрочем, ожидает ли, нет ли, все
равно он вынужден был пойти туда по двум причинам: во-первых,  он  хочет
окончательно переманить на свою сторону курфюрста, пусть даже ценою всей
Великой Польши, а во-вторых, войско его, которое он вывел из  окружения,
ни к чему не пригодно, пока  не  отдохнет.  Лишения,  бессонные  ночи  и
постоянные тревоги так их измотали, что у солдат мушкеты валятся из рук,
- а ведь это отборнейшие  шведские  полки,  которые  побеждали  во  всех
битвах с немцами и датчанами.
   Тут разговор их был прерван появлением Володыёвского.
   - Ну, как Гасслинг? - спросил он с порога.
   - Болен и бредит, несет бог весть что, - ответил Кмициц.
   -  А  тебе,  Михась,  чего  от  него  надо?  -  обратился  Заглоба  к
Володыёвскому.
   - Будто сам не знаешь!
   - Как не знать! Небось все о той вишенке беспокоишься, которую  князь
Богуслав посадил в своем саду. Он садовник прилежный, не сомневайся!  Не
пройдет и года, как вишенка принесет плоды.
   - Вот так утешил, старый хрен,  чтоб  тебе  пусто  было!  -  вскричал
маленький рыцарь.
   - Экий ты, братец! От самой  невинной  iocus  <Шутки  (лат.).>  сразу
усики торчком, точно тебе бешеный  майский  жук.  Я-то  чем  виноват?  С
Богуслава взыскивай, не с меня!
   - Даст бог, и взыщу!
   - Вот и Бабинич только что это говорил!  Скоро  все  войско  на  него
ополчится, как  я  погляжу;  но  он  человек  осмотрительный,  без  моей
хитрости вам его не одолеть.
   Тут оба молодых офицера вскочили на ноги.
   - Что, уже какую-нибудь шутку удумал?
   - Ишь ты! Вам кажется, что они выскакивают у меня из головы  с  такой
же легкостью, как ваши сабли из ножен? Будь Богуслав здесь, я  бы  и  не
одну шутку придумал, но князь далеко, его ни хитростью взять, ни  пушкой
достать. Прикажи-ка, пан Анджей, подать мне  чарку  меду,  что-то  нынче
жарко.
   - Дам и целую бочку, только придумай что-нибудь.
   - Во-первых, чего вы привязались к этому несчастному  Гасслингу,  над
душой у него стоите? Не один он взят в плен, можете и других допросить.
   - Я их допрашивал, да что возьмешь с простого солдата, ничего они  не
знают, а он все-таки офицер, при дворе был, - ответил Кмициц.
   - Верно! - молвил Заглоба. - Надо и  мне  с  ним  потолковать.  Пусть
расскажет мне, что князь за человек и  каков  его  нрав,  сообразуясь  с
этим, я и думать буду. Главное, поскорее бы покончить с осадой, а  затем
мы наверняка выступим против  той  армии.  Но  что  это  наш  милостивый
государь с гетманами долго не идут?
   - Ошибаешься, пан Заглоба, - возразил маленький рыцарь. - Я  как  раз