сорвать цветок невинности, - жениху с  невестой,  как  известно,  многое
дозволено.
   - Вот, вот, так оно и было! Не иначе! - заметил пан Заглоба.
   - Я тоже так думаю, - сказал Гасслинг, - но  слушайте  дальше.  Итак,
двор гудит от пересудов, как вдруг гром с ясного неба:  стало  известно,
что девушка отказала наотрез, - и конец всем домыслам.
   - Благослови ее господь! - вскричал Кмициц.
   - Наотрез отказала, - продолжал Гасслинг. - Стоило посмотреть князю в
лицо, на нем так и написано было. Он, которому  уступали  принцессы,  не
привык к сопротивлению и теперь чуть не обезумел. Опасно было попадаться
ему на глаза. Мы все понимали, что долго так продолжаться  не  может,  и
раньше или позже князь применит силу. И в самом деле, назавтра  схватили
мечника и отвезли во владения курфюрста, в Тильзит. В тот же день  панна
Александра упросила офицера, стоявшего на страже у ее  дверей,  дать  ей
заряженный пистолет Офицер не отказал ей, ибо, как  дворянин  и  честный
человек, питал сострадание к несчастной даме и восхищался ее красотой  и
твердостью
   - Кто этот офицер? - воскликнул Кмициц.
   - Я, - сухо ответил Гасслинг.
   Пан Анджей так стиснул его в объятиях, что молодой шотландец, еще  не
окрепший после болезни, охнул от боли.
   - Нет! - воскликнул Кмициц. - Ты не пленник мой, ты мой  брат,  друг!
Проси, чего только хочешь! Ради бога, скажи, чего ты хочешь?
   - Дух перевести, - ответил Гасслинг, задыхаясь.
   И замолк,  лишь  пожимал  протянутые  к  нему  руки  Володыёвского  и
Заглобы; наконец, видя, что все горят нетерпением, он стал  рассказывать
дальше:
   - Кроме того, я предупредил ее, что княжеский медик - мы все об  этом
знали - готовит какие-то одурманивающие декокты  и  настои.  К  снастью,
опасения наши оказались напрасными, ибо в дело вмешался  промысл  божий.
Коснувшись князя своим перстом, господь поверг  его  на  одр  недуга,  с
коего князь не вставал целый месяц. Чудо, истинное чудо: князь  свалился
как подкошенный в тот самый день, когда хотел покуситься  на  невинность
панны Биллевич. Никто как бог, говорю вам,  никто  как  бог!  Сам  князь
подумал так  же  и  устрашился,  а  может,  недуг  умерил  его  нечистые
вожделения или он ждал, когда к нему вернутся силы, - так или иначе, но,
придя в себя, он  оставил  девушку  в  покое  и  даже  разрешил  мечнику
вернуться из Тильзита. Князю стало лучше, но лихорадка треплет его и  по
сей день. К тому же он, едва оправившись,  вынужден  был  выступить  под
Тыкоцин, где потерпел поражение. Вернулся все еще с  лихорадкой,  и  еще
более сильной, и тут же его призвал к себе курфюрст... А тем временем  в
Таурогах произошли такие перемены, прямо и  смех  и  грех!  Одно  скажу,
теперь князю нельзя положиться на верность своих офицеров и  придворных,
разве что на самых старых, которые и недовидят и недослышат,  а  от  них
толку мало.
   - Что ж там такое случилось? - спросил Заглоба.
   - Во время тыкоцинского похода, еще до  поражения  под  Яновом,  была
захвачена и прислана в Тауроги некая панна Анна Борзобогатая-Красенская.
   - Вот те и на! - вскричал Заглоба.
   А  Володыёвский  заморгал,  грозно  зашевелил   усиками   и   наконец
проговорил:
   - Только смотри, пан рыцарь, не смей говорить о ней  ничего  дурного,
не то, как выздоровеешь, будешь иметь дело со мной.
   - Дурного я о ней сказать ничего не могу, даже если б  и  захотел,  а
только если она твоя невеста, то плохо ты  ее  бережешь,  ваша  милость,
если же родственница, ты, должно быть, и сам хорошо ее знаешь и отрицать
моих слов не станешь. Так вот, за одну неделю эта девица влюбила в  себя
всех поголовно, и старых и молодых, а чем она этого  достигла,  ей-богу,
не знаю, видно, чарами какими-то, лишь знай глазками постреливала.
   - Она! Я ее и  в  аду  признал  бы  по  этим  приметам!  -  проворчал
Володыёвский.
   - Странное дело! - сказал Гасслинг. - Ведь панна Биллевич красотою ей
не уступит, но она так величава, так неприступна, точно игуменья  какая,
и человек, благоговея и восхищаясь, не смеет глаз на нее поднять,  а  уж
надежду возыметь и подавно. Согласитесь  сами,  разные  бывают  девушки:
одна словно античная весталка, а другая - едва  взглянул,  и  уже  хотел
бы...
   - Милостивый государь! - грозно остановил его Володыёвский.
   - Не кипятись, пан Михал, он правду говорит! - сказал Заглоба. -  Сам
подле нее ногами перебираешь, точно молодой петушок, и глаза заводишь, а
что она любит головы кружить - это мы все знаем, ты и сам  чуть  не  сто
раз повторял.
   - Оставим этот предмет, -  проговорил  Гасслинг.  -  Я  только  хотел
объяснить вам, почему в панну Биллевич влюбились лишь некоторые, те, кто
сумел оценить  ее  поистине  несравненные  совершенства  (тут  он  снова
вспыхнул), а в панну Борзобогатую почти все. Ей-богу,  смех  брал,  люди
словно очумели. А уж ссор, поединков было - не счесть. И  за  что?  Чего
ради? Ведь правду сказать, ни один не  мог  похвастаться  взаимностью  у
девушки, и каждый лишь слепо верил,  что  раньше  или  позже  именно  он
добьется успеха.
   - Она, она вылитая! - снова проворчал Володыёвский.
   -  Зато  обе  девушки  душевно  полюбили  друг  друга,  -   продолжал
шотландец, - одна без другой ни шагу,  а  поскольку  панна  Борзобогатая
распоряжается в Таурогах, как у себя дома...
   - Это почему же? - прервал его маленький рыцарь.
   - А потому, что все у нее под  каблуком.  Сакович  даже  в  поход  не
пошел, так влюбился,  а  Сакович  в  княжеских  владениях  полновластный
хозяин. Через него панна Анна и правит.
   - Вот как? До того влюблен?
   - И более всех надеется на взаимность, ибо он и сам  по  себе  весьма
важная персона.
   - Как, говоришь, его зовут? Сакович?
   - А ты, сударь, хочешь, видно, его получше запомнить?
   - Ну... разумеется! - бросил Володыёвский небрежно, но при  этом  так
зловеще шевельнул усиками, что у Заглобы мурашки побежали по спине.
   -  Так  вот,  одно  лишь  скажу  вам:  если  бы  панна   Борзобогатая
потребовала от Саковича, чтобы он изменил князю и помог  ей  с  подругой
бежать, тот наверняка согласился бы без колебаний; но она, насколько мне
известно, предпочитает обойтись без помощи Саковича, может,  назло  ему,
как знать... Во всяком  случае,  один  офицер,  мой  земляк  (только  не