наслаждение, если девушка перестанет противиться и сама, по своей  воле,
с  бьющимся,  как  у  пойманной  птицы,  сердцем,  с  пылающим  лицом  и
затуманенным взором упадет в объятия, которые к ней простираются.
   Богуслав весь дрожал, когда думал об этой минуте, и  желал  ее  почти
так же сильно,  как  самое  Оленьку.  Он  все  ждал,  что  такая  минута
настанет, негодовал, терял терпение, обманывал самого себя; то  казалось
ему, он приближается к  цели,  то,  напротив,  отдаляется,  и  тогда  он
восклицал: "Горю, горю!" - но рук не опускал.
   Прежде всего  он  окружил  девушку  неотступной  заботой,  чтобы  она
почувствовала к нему благодарность  и  поверила  в  его  доброту;  князь
понимал, что благодарность и дружеское расположение  -  это  ласковый  и
теплый огонек, который  позднее,  стоит  его  лишь  раздуть  хорошенько,
разгорится в жаркое пламя. Частые их встречи неизбежно должны были этому
способствовать, и Богуслав не  проявлял  настойчивости,  боясь  испугать
девушку и лишиться ее доверия.
   Между тем ни один его взгляд, ни одно  прикосновение  руки,  ни  одно
слово - ничто не было случайным, все должно было стать той самой каплей,
что камень точит. Все, что он делал для Оленьки,  могло  быть  объяснено
радушием хозяина, тем невинным  дружеским  влечением,  какое  испытывает
один человек к  другому,  однако  делалось  это  так,  словно  руку  его
направляла любовь. Граница была умышленно зыбкой и  туманной,  дабы  тем
легче  было  переступить  ее  в  будущем  и  дабы  девушка  окончательно
заблудилась в этом призрачном царстве, где  каждый  предмет  мог  что-то
значить, а мог и не значить ничего. Правда, подобная игра не вязалась  с
врожденной горячностью Богуслава, однако он сдерживал себя, ибо  считал,
что лишь так может достигнуть цели; а кроме того, он находил в этой игре
удовольствие, точно такое же, как паук, ткущий  свою  паутину,  коварный
птицелов, расставляющий свои сети, или охотник, терпеливо  и  настойчиво
преследующий  добычу.   Князя   тешила   собственная   проницательность,
деликатность и изобретательность, которым он  обучился  при  французском
дворе.
   В то же время он принимал панну Александру, словно  удельную  княжну,
но ей опять-таки нелегко было понять, делается ли это исключительно ради
нее, или причиной тому его  врожденная  и  приобретенная  любезность  по
отношению к прекрасному полу вообще.
   Правда,  она  постоянно  оказывалась  главным  лицом  во  время  всех
увеселений, всех ристалищ, кавалькад и охотничьих забав, но и  это  было
довольно естественно: ведь  после  отъезда  в  Курляндию  супруги  Януша
Радзивилла панна Биллевич действительно была самой высокородной дамой  в
Таурогах. Хотя в Тауроги, расположенные около границы, съехалось, ища  у
князя защиты от шведов, множество шляхтянок с целой Жмуди, все они  сами
отдавали пальму первенства панне Биллевич, чей род был знатнее прочих. И
вот в то  время,  когда  вся  Речь  Посполитая  истекала  кровью,  здесь
происходили бесконечные празднества. Можно было подумать, что это король
со всеми придворными дамами и кавалерами выехал на  лоно  природы,  дабы
предаться веселью и отдохновенью.
   Богуслав пользовался неограниченной властью  в  Таурогах  и  во  всей
соседствующей с ними Княжеской  Пруссии,  где  бывал  частым  гостем,  а
потому все здесь было к его услугам. Города давали ему взаймы  деньги  и
солдат; прусское дворянство охотно съезжалось  верхом  и  в  каретах  на
пиры, охоту и карусели. В  честь  своей  дамы  Богуслав  воскресил  даже
позабытые к тому времени рыцарские турниры.
   Однажды он и сам принял в них участие и, одетый в серебряные доспехи,
опоясанный  голубой  лентой,  которой  пришлось   повязать   его   панне
Александре, вышиб  из  седла  одного  за  другим  четырех  знаменитейших
прусских рыцарей; пятым был Кетлинг, а шестым  Сакович,  хоть  последний
был силен необычайно, мог, ухватив за колесо, карету остановить на ходу.
И какой восторг охватил толпу зрителей, когда вслед за  этим  серебряный
рыцарь, опустившись на колени перед своей дамой, принял из ее рук  венок
победителя! Приветственные клики гремели,  подобно  орудийным  раскатам;
развевались платки, склонялись знамена, а  он,  подняв  забрало,  глядел
своими прекрасными глазами в зарумянившееся лицо девушки  и  прижимал  к
устам ее руку.
   В другой раз случилось так,  что  сорвавшийся  с  цепи  медведь  стал
бросаться на собак и одну за другой задрал их  всех.  Князь,  облаченный
лишь в легкий испанский наряд, бросился  к  нему  с  копьем  в  руках  и
заколол свирепого зверя, а заодно и телохранителя, который, видя князя в
опасности, кинулся ему на помощь.
   В панне Александре, внучке старого солдата,  с  детства  привычной  к
войне и крови, воспитанной в духе преклонения перед  рыцарской  силой  и
храбростью, эти подвиги не могли не вызвать изумления и  даже  восторга,
ибо ее сызмала приучили почитать смелость в мужчине едва ли не первейшим
достоинством.
   Меж тем князь что ни день проявлял чудеса храбрости, и  всё  в  честь
Оленьки. Собравшиеся  гости,  расточая  князю  славословия  и  восторги,
достойные божества, невольно связывали в своих разговорах имя девушки  с
именем Богуслава. Сам он молчал, но глаза его говорили ей  то,  чего  не
смели произнести уста... Девушка была словно в заколдованном кругу.
   Все было направлено к тому, чтобы сближать, соединять их и  в  то  же
время выделять из общей толпы. Трудно было, упомянув князя, не упомянуть
панну  Биллевич.  Сама  Оленька  вынуждена  была  неотступно  думать   о
Богуславе. Заколдованный круг с каждой минутой смыкался все теснее.
   Вечером, после игрищ, в покоях загорались разноцветные  фонарики,  их
таинственный свет струился, казалось, из царства блаженных снов;  воздух
был пропитан упоительными восточными ароматами,  тихие  звуки  невидимых
арф, лютен и других инструментов ласкали слух, а  среди  этих  ароматов,
огней, звуков  двигался  он,  окруженный  всеобщим  обожанием,  молодой,
прекрасный,   точно   сказочный    принц,    мужественный,    сверкающий
драгоценностями, как солнце, и влюбленный, как пастух...
   Какая же девушка устояла бы перед этим обаянием, чья  добродетель  не
поддалась бы этим чарам? А избегать молодого князя  у  Оленьки  не  было
возможности, ибо она жила с ним под  одной  крышей  и  пользовалась  его
гостеприимством, которое хоть и было навязано  ей  против  ее  воли,  но
дарилось от души и воистину по-королевски. К  тому  же  Оленька  в  свое
время не так уж и неохотно поехала в Тауроги, предпочитая их ненавистным
Кейданам, и, уж конечно, рыцарственный Богуслав, который играл перед ней
роль верного слуги отчизны и покинутого всеми короля, был ей милее,  чем
явный изменник Януш. Словом,  в  начале  своего  пребывания  в  Таурогах
Оленька полна была приязненных  чувств  к  молодому  князю,  и,  заметив
вскоре, что и он всеми силами стремится завоевать ее дружбу, она не  раз