- Караул, поругание! - крикнул мечник.
   - Молчать, шляхтишка! - крикнул князь. - Я тебя в порошок сотру!
   И он уже шел к нему, чтобы схватить ошеломленного мечника и  швырнуть
об стену.
   Тут панна Александра встала между ними.
   - Что вы, ваша светлость, хотите сделать? - сказала она.
   Князь запнулся.
   Она стояла перед ним с раздувающимися ноздрями, с  горящим  лицом,  с
огненными очами, как гневная Минерва. Грудь ее  вздымалась  под  тканью,
как морская волна, и так она была прекрасна в своем гневе, что  Богуслав
засмотрелся на нее, и все страсти, как змеи, до сих пор  скрывавшиеся  в
глубинах души, выявились на его лице.
   Через мгновение гнев его прошел, самообладание вернулось к  нему,  он
все смотрел на Оленьку, наконец лицо его смягчилось, он  склонил  голову
на грудь и произнес:
   - Прости меня, ангельская панна! В душе у меня столько мук и  скорби,
что я не властвую над собой.
   Сказавши все это, он вышел из комнаты.
   Оленька начала ломать руки в отчаянии, а  мечник,  опомнившись,  стал
рвать на себе волосы и закричал:
   - Все псу под хвост пустил, погубил тебя своими руками!
   Князь потом целый день не  показывался.  Даже  обедал  он  у  себя  в
покоях, сам-друг с паном  Саковичем.  Взбаламученный  до  крайности,  он
никак не мог собраться с мыслями. Терзала его какая-то горячка. Это была
предвестница тяжелой лихорадки, которая вот-вот должна  была  накинуться
на него с такою силой, что обычно он во время приступов весь цепенел,  и
приходилось его растирать. Однако он приписывал  свое  состояние  в  тот
день безумной силе любви и понимал дело так, что  либо  должен  получить
удовлетворение, либо помереть.
   Однако же, передав Саковичу весь разговор с мечником, он сказал:
   - У меня руки-ноги жжет, мурашки  по  спине  бегают,  во  рту  печет,
горечь какая-то. А? Что это со мной, ко всем  чертям?..  Никогда  еще  у
меня такого не бывало!..
   - А ваша светлость князь совестью своей подавился, как жареный  петух
кашей... Курятина ты, князь, курятина и есть! Ха-ха-ха!
   - Дура ты!
   - А хотя бы!
   - Нужны мне твои остроты!
   - А ты возьми, ваша светлость, лютню и подскочи девке  под  окошечко,
может, тебе что и покажут... кулачок... пан мечник. Тьфу! И какой,  черт
побери, из Богуслава Радзивилла вояка?
   - Ах, дурошлеп!
   - Согласен! Я вижу, твоя светлость, сам с собой уже  заговариваешь  и
сам себе правду в глаза валишь. Ну, смелей, смелей! Не жалей гонору!
   - Гляди, Сакович, как мой Кастор забалует, то и ему ногой  под  ребро
перепадает, а тебе может выпасть приключение похуже.
   Сакович вздыбился, как бы глубоко уязвленный, на  манер  россиенского
мечника, а поскольку у него был  особый  дар  лицедейства,  он  и  начал
орать, причем столь похоже на мечника, что, не видя, кто  кричит,  можно
было бы обознаться.
   - Это что, мы в татарском  полоне?  Порабощать  свободного  человека,
топтать исконные права?
   - Оставь, оставь, - как в горячке,  говорил  князь,  -  ведь  за  эту
старую чурку она была готова себя прозаложить, а тебя некому защищать.
   - Если она готова была себя заложить, чего ж ты ее не взял!..
   - Не иначе как тут были какие-то чары. Или она  мне  чего  подсыпала,
или светила так складываются, что я ума решился... Видел бы ты, как  она
этого шелудивого дядьку заслонила... Однако  же  ты  дурной!  У  меня  в
голове помутилось! Гляди! Какие руки горячие! Эх, ее бы, такую, миловать
да к сердцу прижать, да еще...
   - И потомство завести! - ввернул Сакович.
   - А что, точно! Хочешь знать, так и будет, а то меня от  такого  жара
разорвет, как гранату. Господи, что со мной... Жениться мне, что ли,  ко
всем чертям?
   Сакович подобрался.
   - Об этом, ваша княжеская светлость, и не затевайте думать.
   - А я именно это думаю, а если чего захочу, то и совершу, хоть  целый
полк Саковичей мне повторяй  целый  день:  "Не  затевайте  думать,  ваша
светлость".
   - Эй, шутки кончились, я вижу!
   - Да, я болен, околдован, не иначе!
   - А тогда почему ваша светлость не хочет меня послушаться?
   - Да уж придется, наверное! И пропади они пропадом, все  эти  сны,  и
все Биллевичи, и в придачу вся Литва с трибуналами и  с  Яном  Казимиром
вдогонку. Нет, иначе я не добьюсь... Вижу, не добьюсь... Ладно,  хватит!
Ну и что? Великое  дело,  великая  вещь,  подумаешь!  Я-то,  дурак,  все
взвешивал,  куда  перетянет.  И  боялся  то  снов,  то  Биллевичей,   то
процессов, то мелкоты этой, шляхтичей, да что Ян  Казимир  победит!  Ну,
скажи мне, ведь я дурак! Слыхал? Приказываю  тебе  сказать  мне,  что  я
дурак!
   - А я этого не  слышу,  ведь  сейчас  говорит  сам  Радзивилл,  а  не
проповедник кальвинизма в этом мире. А ты, видно, совсем  больной,  ваша
светлость, я тебя в таком волнении никогда еще не видел!
   - Правда! Ага! В самые  тяжелые  времена  я  только  рукой  махал  да
посвистывал, а сейчас как будто в меня кто шпоры всаживает.
   - Это все странно, потому что  если  девка  вашей  светлости  нарочно
подсыпала приворотного зелья, то не затем же,  чтобы  потом  сбежать,  а
ваша княжеская светлость, кажется, говорил, что они  хотели  оба  втихую
убраться.
   - Мне сообщил Рифф, что это все влияние Сатурна, из которого как  раз
в этом месяце выходят горючие пары.
   - Ваша светлость, взял бы ты лучше  в  патроны  Юпитера,  ему  и  без
свадеб везло  в  любви.  Все  будет  хорошо,  только  не  поминай,  ваша
княжеская светлость, ни о какой свадьбе, разве что так, для видимости...
   Вдруг пан ошмянский староста стукнул себя в лоб.
   - А ну, погоди, ваша светлость... Я ведь слышал о  похожем  случае  в
Пруссии...
   - Тебе что, дьявол в ухо нашептывает, а?
   Но пан Сакович долго не ответствовал; наконец лицо его прояснилось, и
он сказал: