к ней как сумасшедший. Что говорил,  не  помню...  Но  знаю,  что  девка
крикнула: "Лучше я в огонь кинусь!" Знаешь, там камин такой огромный.  И
тут же бросилась! Я за ней. Схватил ее  за  талию.  На  ней  уже  одежда
тлеет. Я и гашу и держу ее, все разом. И  тут  дурман  на  меня  наехал,
челюсти свело... Как будто кто, сказать можно,  жилы  из  шеи  дернул...
Потом  мне  показалось,  что  эти  искры,  которые  вокруг  нас  летают,
обратились в пчел и жужжат, как пчелы... Вот так, как  ты  меня  видишь,
правда!
   - А дальше что?
   - Ничего больше не помню, только такой страх,  как  будто  я  лечу  в
бездонный колодец, в бесконечную глубину. Вот это страх... надо сказать,
это страх! У меня и сейчас еще волосы на голове встают дыбом... Нет,  не
тот страх, а... Как это выразить... И тошнота, и  тоска  неизмеримая,  и
непонятное  изнеможение...  Счастье  еще,  что  силы  небесные  меня  не
покинули, а то бы я с тобой сейчас не разговаривал.
   - У вашей светлости был  припадок...  И  сама-то  хворь  такова,  что
разные штучки могут являться перед глазами, но для верности  можно  было
бы приказать порубить немного льду на реке и эту бабу сплавить.
   - А, пес с ней! Все равно мы утром выступаем, а потом  придет  весна,
звезды встанут по-другому, ночи будут  короткие,  и  всю  нечистую  силу
искоренит.
   - А если мы утром выступаем, то уж лучше, ваша светлость,  брось  эту
девку.
   - Да уж поневоле должен... Вообще у меня всякое желание пропало.
   - Отпусти их, пусть проваливают к дьяволу!
   - Этого не будет!
   - Почему?
   - Да мне этот шляхтич проговорился насчет громадных денег, они у него
в Биллевичах закопаны. Если я отпущу его  с  девушкой,  они  свое  добро
откопают и уйдут в леса. По мне, уже лучше держать  их  тут,  а  денежки
реквизировать...  Сейчас  война,  сейчас  все  можно!  Он,  кстати,  сам
напросился. Вот и прикажем перекопать сады в Биллевичах пядь  за  пядью;
ничего, должны найти. А мечник, раз уж тут сидит, и шума не  подымет  на
всю Литву, что его грабят. Меня прямо зло берет, как подумаю, сколько  я
тут денег напрасно потратил на эти забавы и  турниры,  а  все  зря!  Все
зря!..
   - А меня уже давно зло  берет  на  эту  девку.  Честно  говорю  вашей
светлости, что, когда она вчера пришла и  говорит  мне,  как  последнему
холую: "Иди, слуга, наверх, там твой хозяин лежит", - я ей  чуть  голову
не свернул, как  птичке,  я  ведь  подумал,  что  это  она  ткнула  вашу
светлость ножом либо подстрелила из пистолета.
   - Ты же знаешь, что я не люблю, когда у меня тут командуют. Правильно
сделал, что не совался, я бы тебя приказал теми самыми щипцами покусать,
которые были приготовлены для Пляски... Девушки не касайся...
   - А Пляску я уже выпроводил обратно. Он был в полном недоумении, и на
что его привозили, не зная, и зачем гонят вон. Хотел  возмещения,  вроде
толковал, что "в торговле есть убытки", но я ему сказал:  в  награду  ты
поздорову уносишь отсюда ноги!.. Нешто мы вправду  завтра  выступаем  на
Подлясье?
   - Истинный бог. А войска уже выступили, как я приказал?
   - Рейтары уже вышли в Кейданы, оттуда они должны идти в Ковно  и  там
ждать... Наши польские хоругви пока здесь, мне что-то не с руки их  было
выпускать вперед. Вроде и верные  люди,  а  все  же  могут  снюхаться  с
конфедератами. Гловбич пойдет с нами; казаки Вротынского тоже, Карлстрем
со шведами идет в передовом дозоре... По  дороге  согласно  приказу  они
будут вырезать бунтовщиков и в особенности мужичье.
   - Отлично.
   - Кириц с пехотой будет подтягиваться не спеша, чтобы было в  тяжелую
минуту на кого опереться. Если мы должны бить как молния  и  наш  расчет
будет только на скорость, то не  знаю,  на  что  нам  могут  пригодиться
прусские и шведские рейтары. Жалко, не хватает польских хоругвей,  между
нами говоря, ничего нет лучше...
   - А артиллерия выступила?
   - Да.
   - Как это? И Патерсон?
   - Нет! Патерсон тут,  он  ухаживает  за  Кетлингом,  тот  покалечился
собственной шпагой. Он его очень  любит.  А  я,  не  зная  Кетлинга  как
отважного офицера, еще бы подумал, что он умышленно напоролся, чтобы  не
идти в поход.
   - Тут надо будет оставить человек сто, то  же  самое  в  Россиенах  и
Кейданах. Шведские гарнизоны у нас хилые, а де ля Гарди  и  так  клянчит
людей у Левенгаупта каждый день. А еще  и  мы  уйдем,  тогда  бунтовщики
вообще забудут о шавельском разгроме и снова головы подымут.
   - Они и без того подымают. Я снова слышал,  что  в  Тельшах  вырезали
шведов.
   - Шляхта или мужики?
   - Да холопы под водительством  ксендза,  но  есть  и  отряды  шляхты,
особенно близ Лауды.
   - Лауданские все ушли с Володыёвским.
   - Осталась  еще  куча  подростков  и  дедов.  Так  и  эти  за  оружие
хватаются, они ведь прирожденные вояки.
   - Без денег мятежники ничего не докажут.
   - А вот мы в Биллевичах  деньгами  запасемся.  Это  надо  быть  таким
гением, как ваша светлость, чтобы так со всем справиться.
   Богуслав горько усмехнулся.
   - В этой стране  больше  ценят  того,  кто  умеет  подлизаться  к  ее
королевскому величеству и шляхте. Гением быть не окупается. Счастье еще,
что я князь Римской империи, не привязывать же и меня за ногу  к  первой
попавшей сосне. Мне бы только  доходы  регулярно  приходили  из  здешних
имений, а так вся эта Речь Посполитая меня не касается.
   - Лишь бы не конфисковали.
   - Раньше мы конфискуем Подлясье, если не всю Литву. А пока позови мне
Патерсона.
   Сакович вышел и вскоре  вернулся  с  Патерсоном.  У  княжеского  ложа
начался совет, в результате которого  решено  было  завтра  на  рассвете
выступать и скорым маршем  идти  на  Подлясье.  Князь  Богуслав  вечером
чувствовал себя уже настолько хорошо, что пировал  с  офицерами  и  даже
изволил развлекаться и шутить допоздна, с  удовольствием  внемля  ржанию
коней и звону оружия хоругвей, готовящихся выступить в поход.
   Временами он глубоко вздыхал и потягивался в кресле.