протирать свои очи и, глядя то на князя, то по сторонам, наконец сказал:
   - Это во сне или наяву?
   - Ты не спишь, сударь мой, не спишь, а чтобы тебя получше убедить,  я
повторю тебе  cum  omnibus  titulis  <Со  всеми  титулами  (лат.).>.  Я,
Богуслав, князь Радзивилл, конюший Великого княжества Литовского,  прошу
у тебя, Томаша Биллевича, россиенского мечника, руки  твоей  племянницы,
панны ловчанки Александры.
   - Как это? Господи! Ваша светлость хорошо подумал?
   - Я-то подумал, теперь ты подумай, сударь мой, годится ли кавалер для
барышни...
   - Да у меня от удивления дух захватывает...
   - Теперь ты видишь, бесчестные ли у меня были намерения...
   - И ваша светлость не посмотрит на наше худородство?
   - Что так низко Биллевичи себя ставят, так ценят шляхетский свой герб
и древность рода? Неужто это мне Биллевич говорит?
   - Ваша светлость, я знаю, что начало роду нашему надо  искать  еще  в
Древнем Риме, но...
   - Но, - перебил его князь, - ни гетманов, ни  канцлеров  в  нем  нет.
Ничего! Электорами вас можно назвать, как моего  бранденбургского  дядю.
Если ж в нашей Речи Посполитой королем может быть избран шляхтич, то нам
пределов нету. Мой мечник, и даст бог, мой дядюшка,  я  ведь  рожден  от
княгини бранденбургской, отец мой происходит из Острожских, однако  дед,
достославной памяти Кшиштоф Первый, тот, которого звали Перуном, великий
гетман, канцлер и виленский воевода, был женат primo voto <Первым браком
(лат.).> на девице Собек, и корона у него  с  головы  не  слетела  из-за
этого, хотя Собкувна была шляхтянка благородного происхождения, как  все
другие. Зато, когда покойник родитель женился на  дочке  курфюрста,  все
удивлялись, зачем он свой гонор теряет,  хотя  он  как  раз  роднился  с
правящим домом. Вот такая  у  вас,  к  дьяволу,  шляхетская  спесь.  Но,
сударь, признайся, ведь ты не думаешь, что Собек выше Биллевича? А?
   С этими словами князь начал с большой фамильярностью похлопывать пана
мечника по спине, а шляхтич растаял как воск и отвечал:
   - Господи благослови тебя, ваша светлость, за благородные  помыслы...
Просто камень с сердца свалился! Эх, ваша светлость, если бы не  разница
в вере!
   - Только католический ксендз будет нас венчать, другого я  и  сам  не
желаю.
   - Мы всю жизнь будем тебя благодарить за это, тут ведь дело в  божьей
благодати, а господь бог не послал бы ее какому-то паскуднику...
   Тут пан мечник прикусил язычок, поскольку  сообразил  вовремя,  какую
обидную для князя мысль собирался выразить, но Богуслав даже не  заметил
этого, напротив, он милостиво усмехнулся и добавил:
   - И насчет вероисповедания потомства я тоже перечить  не  стану,  нет
такой жертвы, какой бы не принес я вашей красавице...
   Лицо мечника прояснилось, как будто на него упал луч солнца.
   - Да, господь бог красотой не обидел нашу баловницу... Это верно!
   Богуслав снова похлопал его по плечу и, нагнувшись, стал  шептать  на
ухо шляхтичу:
   - А что первый будет парень, я ручаюсь, картинка будет, а не парень!
   - Хи-хи!..
   - Другого у панны Биллевич быть не может.
   - У панны Биллевич  с  Радзивиллом,  -  добавил  мечник,  наслаждаясь
соединением этих имен. - Хи-хи! Вот пойдет хорошенький шум по Жмуди!.. А
что господа Сицинские, недруги наши, скажут, когда Биллевичи возвысятся?
Ведь они даже старого полковника не пощадили, хоть это был муж, римлянам
подобный, уважаемый по всей Речи Посполитой.
   - Мы их выгоним со Жмуди, пан мой мечник!
   - Господи боже милосердный, неисповедимы пути  твои,  но  если  ты  в
своих помыслах захочешь, чтобы  паны  Сицинские  лопнули  от  зависти...
Господи, да будет твоя воля!
   - Аминь! - заключил Богуслав.
   - Ваша светлость! Не бери во зло, что я не буду рядиться перед  тобой
в великого гордеца,  как  подобает  человеку,  у  которого  девку  замуж
просят, а просто выкажу свою радость. Ведь мы жили в  печали,  не  зная,
что нас ожидает, и все толковали в худшую сторону. Дошло до того, что мы
и о вашей княжеской светлости плохо думали,  и  вдруг  оказывается,  что
наши страхи и опасения были напрасны и что можно верить нашему  прежнему
к тебе уважению. Это у меня, ваша княжеская светлость,  прямо  камень  с
души свалился...
   - Неуж и панна Александра так обо мне думала?
   - Она? Да будь я Цицероном, и то бы я  не  мог  достойно  описать  ее
преклонение перед вашей светлостью в первое время... Я так думаю, что ее
добродетели  и  прирожденная  как  бы  несмелость  создали  преграду   в
выражении чувств. Но когда  она  узнает  об  искренних  вашей  светлости
намерениях, тогда, я уверен, девка даст сердцу волю, оно же не  замедлит
кинуться на луга любви с большой охотой.
   - И Цицерон бы не сказал искусней! - ответил Богуслав.
   - А в радости-веселье и речи льются. Однако же  если  ваша  светлость
такой благодарный слушатель, что все принимаешь, тогда  уж  я  до  конца
буду откровенным.
   - Ну, будь откровенным, пан мечник...
   - Девка-то хоть и молодая, но his mulier <Се женщина (лат.).> и разум
имеет под стать мужчине, страх какая характерная. Не один бы мужичок там
бы остановился, где она даже не подумает. Что зло,  то  влево  отбросит,
что добро, то вправо... сама тоже вправо. Вроде и создание нежное, а раз
уж избрала себе дорожку, то хоть из пушек стреляй, куда там! Не свернет.
Она в деда пошла и в  меня;  отец  был  прирожденный  солдат,  но  мужик
мягкий... мать же, de domo Войниллович, двоюродная сестра панны Кульвец,
тоже была с характером.
   - Я рад это слышать, уважаемый пан мечник.
   - Так вот ты не поверишь, вельможный князь, что за супостат девка! На
шведов да на всех недругов Речи Посполитой - просто завзятый враг.  Если
кого заподозрит в измене,  хоть  в  малейшей,  так  тут  же  непобедимое
чувствует к нему отвращение,  будь  то  даже  ангел,  не  человек.  Ваша
светлость! Прости старому человеку, который тебе в отцы годится хоть  по
возрасту, если не по знатности:  брось  шведа...  То  же  хуже  татарина
отчизны поработитель! Двинь свое войско против сучьего сына, и не только
я, но и она потянется за тобой на поле боя! Извиняй,  князь,  извиняй!..
Вот сказал, что сам думал!
   Богуслав, помолчавши, превозмог себя и начал так: