Кетлинг, - но когда он увидит, что избранный им путь ни к чему не ведет.
   И Кетлинг стал рассказывать, каковы были причины, сдерживавшие до сих
пор Богуслава.
   Девушка слушала, нахмурив лоб, но не  слишком  внимательно,  она  уже
обдумывала, как бы вырваться из-под власти своего страшного покровителя.
Но во всей стране не было такого места, где не лилась  бы  кровь,  да  и
ясного плана побега она еще не составила и потому предпочла  умолчать  о
нем.
   - Пан рыцарь, - произнесла она наконец, -  ответь  мне  еще  на  один
вопрос. На чьей стороне  князь  Богуслав  -  на  стороне  шведского  или
польского короля?
   - Ни для кого из нас не секрет, - ответил молодой офицер, -  что  наш
князь жаждет принять участие в разделе Речи Посполитой, чтобы превратить
Литву в собственное удельное княжество!
   Тут он умолк, но минуту спустя,  как  будто  отгадав  ход  Оленькиных
мыслей, добавил:
   - Курфюрст и шведы к услугам князя, а поскольку они занимают всю Речь
Посполитую, укрыться от них негде.
   Оленька ничего не ответила.
   Кетлинг  подождал  немного,  не  захочет  ли  она  еще  о  чем-нибудь
спросить,  но  она  все  молчала,  погруженная  в  свои  мысли,  и   он,
почувствовав, что не следует ей мешать,  низко  склонился  в  прощальном
поклоне, махнув по полу перьями своей шляпы.
   - Благодарю тебя, рыцарь, - сказала Оленька, протягивая ему руку.
   Офицер, не поворачиваясь, стал пятиться к двери.
   Внезапно  лицо  девушки  покрылось  легким  румянцем;  с  минуту  она
колебалась, наконец проговорила:
   - Еще одно слово...
   - Каждое твое слово милость для меня...
   - Ты знал пана... Анджея Кмицица?..
   -  Да,  госпожа...  по  Кейданам...  Последний  раз  я  видел  его  в
Пильвишках, когда мы шли сюда из Подлясья.
   - Правду ли... Правду ли сказал князь, будто  пан  Кмициц  был  готов
посягнуть на польского короля?..
   - Не знаю, госпожа... Мне известно лишь, что в Пильвишках они держали
совет, после чего князь поехал с ним в лес и не возвращался  так  долго,
что Патерсон забеспокоился и выслал навстречу отряд. Отряд этот  вел  я.
Мы встретили князя, когда он уже ехал обратно. Я заметил, что князь  был
очень взволнован, словно пережил какое-то большое  потрясение.  Он  даже
разговаривал сам с собой, чего с ним никогда не случалось. Я  расслышал,
как он произнес: "Сам дьявол не решился бы на это..." Впрочем,  более  я
ничего не знаю... Лишь потом, когда князь  рассказывал,  на  что  посмел
вызваться Кмициц, я подумал: "Если князь говорит  правду,  то  это  было
именно тогда".
   Панна Биллевич стиснула губы.
   - Благодарю, - вымолвила она.
   И через минуту осталась в одиночестве.
   Мысль о побеге  завладела  ею  совершенно.  Она  решила  любой  ценой
вырваться из этих ненавистных мест и из-под власти  князя-предателя.  Но
куда бежать? Города и села были  в  руках  шведов,  монастыри  разорены,
замки сровнены с землей, вся страна кишела солдатней и  всяким  сбродом,
дезертирами, грабителями, еще более  опасными,  чем  солдаты.  Какая  же
судьба могла ожидать девушку, если она бросится в эту пучину? Кто с  ней
пойдет? Тетка  Кульвец,  пан  мечник  россиенский  да  два  десятка  его
челядинцев? Разве они сумеют защитить ее?.. Может, пошел бы  и  Кетлинг,
может,  даже  нашел  бы  горсточку  верных  солдат  и  друзей,   которые
согласились бы последовать за ним, но Кетлинг был  слишком  явно  в  нее
влюблен; как же она могла принять от него эту услугу, за  которую  потом
пришлось бы заплатить слишком дорогою ценой?
   Наконец, какое право имела  она  ставить  под  угрозу  будущее  этого
юноши, почти отрока, и навлекать на него преследование, а быть может,  и
смерть, если взамен не могла  ему  дать  ничего,  кроме  дружбы?  И  она
спрашивала самое себя: что же делать, куда бежать, если и тут и  там  ей
грозит гибель, и тут и там - позор?
   В душевном смятении она принялась горячо молиться и особенно  усердно
повторяла одну молитву, к которой  всегда  обращался  в  трудную  минуту
старый полковник. Молитва эта начиналась словами:

   Тебя с младенцем вместе
   Увел в Египет бог,
   От Иродовой мести
   Обоих уберег.

   Между тем подул сильный ветер, и  деревья  в  саду  громко  зашумели.
Погруженной в молитву девушке  вдруг  припомнился  дремучий  бор,  около
которого она родилась и выросла, и ее словно озарило:  там,  в  лесу,  и
только там найдет она надежное убежище!
   Она глубоко вздохнула, ибо  нашла  наконец  то,  что  искала.  Да!  В
Зелёнку! В Роговскую пущу! Враг не  пойдет  туда,  разбойник  не  станет
искать там добычу. Там даже местный житель,  если  случайно  собьется  с
пути, заблудится и будет плутать, пока не погибнет, а что уж говорить  о
чужаке, не знающем дороги. Там ее защитят Домашевичи Охотники и Стакьяны
Дымные, а даже если и нет их, если все они ушли с Володыёвским, так ведь
этими лесами можно и дальше идти, далеко-далеко, в другие  воеводства  и
искать приюта в иных пущах.
   Вспомнив Володыёвского,  Оленька  развеселилась.  Вот  какого  бы  ей
защитника! Вот кто поистине честный  солдат,  вот  чья  сабля  могла  бы
защитить ее и от Кмицица, и от самих Радзивиллов. Тут  ей  припомнилось,
что именно он в тот день, когда схватил Кмицица в Биллевичах,  советовал
ей искать приюта в Беловежской пуще.
   И  он  был  прав.  Роговская  пуща  и  Зелёнка  слишком   близко   от
Радзивиллов, а около Беловежи сейчас стоит  тот  самый  Сапега,  который
только что стер с лица земли самого опасного из них.
   Итак, в Беловежу, в Беловежу, сегодня же, завтра же!..  Пусть  только
приедет мечник россиенский, - она не станет медлить!
   Укроют ее темные чащи Беловежи, а позднее, когда пронесется  буря,  -
монастырские стены. Лишь там обретет она истинное спокойствие, лишь  там
канет в забвение все  -  все  люди,  все  ее  печали,  обиды  и  все  ее
презренье...