перли напролом, раздавая направо и налево сабельные удары, точно могучий
кабан-одинец, что ломится сквозь  чащу,  отбиваясь  клыками  от  волчьей
стаи.
   На помощь Володыёвскому бросился Войниллович, за ним  Вильчковский  с
королевским  полком,  за  ним  князь  Полубинский,  и  они  все  вместе,
беспрерывно отгоняя толпу, препроводили штаб к Яну Казимиру.
   Меж тем волнение в толпе  не  утихало,  напротив,  росло  все  более.
Какую-то  минуту  казалось,  что  рассвирепевшая  чернь,   не   смущаясь
присутствием  государя,  попытается  завладеть   шведскими   генералами.
Виттенберг несколько оправился, но  страх  отнюдь  не  оставил  его;  он
спрыгнул с коня и точно заяц, который, спасаясь  от  волков  или  собак,
кидается прямо под колеса возов,  так  и  он,  забыв  о  своей  подагре,
кинулся прямо под ноги королю.
   Упав на колени, он схватился за стремя и возопил:
   - Спаси, государь, спаси! Ты  дал  свое  королевское  слово,  договор
подписан,  спаси,  спаси!  Смилуйся  над  нами!  Не  отдавай   меня   на
растерзание!
   Король с отвращением отвел глаза от этого жалкого и позорного зрелища
и сказал:
   - Успокойтесь, господин фельдмаршал!
   Но и на его лице отразилась тревога, ибо он сам не знал, что  делать.
Толпа вокруг  росла  и  напирала  все  настойчивее.  Правда,  регулярные
хоругви уже изготовились как бы  для  боя,  а  пехота  Замойского  стала
вокруг короля грозным квадратом, но нельзя было  сказать,  чем  все  это
кончится.
   Король взглянул  на  Чарнецкого,  но  тот  лишь  ожесточенно  теребил
бороду, в такую ярость привело его самовольство ополченцев.
   Тут раздался голос канцлера Корыцинского:
   - Государь, надо сдержать слово.
   - Да, надо, - ответил король.
   Виттенберг,  который  жадно  ловил  каждый  их  взгляд,  вздохнул   с
облегчением.
   - Пресветлейший государь! - вскричал он. - Я верил в твое слово,  как
в бога!
   А старый коронный гетман Потоцкий сказал ему на это:
   - Почему же тогда ты сам, ваша милость, столько раз  нарушал  клятвы,
условия и договоры? Что посеешь, то и пожнешь... Разве  не  ты,  вопреки
условиям капитуляции, захватил королевский полк Вольфа?
   - Это не я! Это Миллер, Миллер! - воскликнул Виттенберг.
   Гетман посмотрел на него с презрением, а затем обратился к королю:
   -  Я,  государь,  не  затем  это  сказал,  дабы  и  ваше  королевское
величество  также  побудить  к  нарушению  договора,  -  нет  уж,  пусть
вероломство останется их привилегией!
   - Так что же делать? - спросил король.
   - Если мы сейчас отошлем его в Пруссию, то следом за ним двинутся  не
менее пятидесяти тысяч шляхты и разнесут его в  клочья  прежде,  чем  он
доберется до Пултуска... Разве что послать с ним целый полк солдат  -  а
этого мы сделать не можем...  Слышишь,  государь,  как  они  там  ревут?
Revera... <Поистине... (лат.).> <Прим.> ненависть  к  нему  -  праведная
ненависть... Надо бы сперва спрятать его  в  безопасное  место,  а  всех
отослать уже тогда, когда пожар поутихнет.
   - Да, видимо, только так, - промолвил канцлер Корыцинский.
   - Но где он будет в безопасности? Держать его здесь мы не можем, того
и гляди междоусобная война из-за него, проклятого, начнется, - отозвался
пан воевода русский.
   Тут выступил вперед пан Себепан, староста калушский, и, важно выпятив
губы, произнес с обычной своей самонадеянностью:
   - А чего тут  судить  да  рядить,  государь!  Давайте  их  ко  мне  в
Замостье, пускай посидят, покуда не уляжется смута. Уж я его  там  сумею
от шляхты оборонить! Ого! Пусть только попробуют его отнять! Ого-го!
   - А по дороге, ваша милость? Кто его по дороге охранит от  шляхты?  -
спросил канцлер.
   - Ха! За охраной дело не станет.  Да  разве  нет  у  меня  больше  ни
пехоты, ни пушек? Пусть попробуют отнять его у Замойского! Посмотрим!
   И  староста  принялся  подбочениваться,  хлопать  себя  по  ляжкам  и
раскачиваться из стороны в сторону в седле.
   - Другого выхода нет! - сказал канцлер.
   - И я другого не вижу! - поддержал его пан Ланцкоронский.
   - Ну что ж, тогда и берите  их,  пан  староста!  -  заключил  король,
обращаясь к Замойскому.
   Но Виттенберг, видя, что его жизнь в безопасности,  счел  необходимым
возмутиться.
   - Того ли мы ожидали! - сказал он.
   Потоцкий в ответ указал рукою вдаль:
   - А не угодно - мы не держим, скатертью дорога!
   Виттенберг замолчал.
   Тем временем канцлер разослал несколько десятков офицеров, чтобы  они
объявили возмущенной шляхте, что Виттенберга  не  отпустят  на  волю,  а
вышлют под конвоем в Замостье. Правда, мятеж утих не сразу, но весть эта
подействовала успокаивающе.  Не  успел  еще  наступить  вечер,  как  все
помыслы обратились в иную сторону. Войска начали входить в город, и  вид
вновь обретенной столицы наполнил все сердца радостью победы.
   Радовался и король, однако мысль, что он не смог выполнить  полностью
всех  условий  договора,  сильно  огорчала  его,  равно  как  и   вечное
непослушание ополченцев.
   Чарнецкий был сердит донельзя.
   - Что это за войско, на него никогда нельзя положиться, - говорил  он
королю. - То оно дерется плохо, то проявляет чудеса отваги, как в голову
взбредет, а чуть что - вот и бунт готов.
   - Дай бог, чтобы не вздумали разъехаться по домам, - отвечал  король,
- они ведь еще нужны, а им кажется, будто дело уже сделано.
   - А зачинщика должно четвертовать, каковы бы ни были его  заслуги,  -
упорствовал Чарнецкий.
   И был отдан строжайший приказ разыскать Заглобу, ибо ни для  кого  не
было тайной, что это он подстрекал к мятежу, но  Заглоба  точно  в  воду
канул. Его искали в городе, в шатрах, среди обозных телег, даже у  татар
- все  напрасно.  Впрочем,  Тизенгауз  говорил,  что  король,  добрый  и
милостивый, как всегда, желал от всей души, чтобы его не нашли,  и  даже
молился об этом.
   И вот  однажды,  спустя  неделю,  после  трапезы,  когда  сердце  Яна