- А я его предпочту тебе, пан Михал, поскольку я никогда  не  выносил
майских жучков и влюбчивых пройдох, которые при виде  первой  попавшейся
юбки начинают подпрыгивать, как немецкие собачки.
   - Или как те обезьяны у Казановских, с которыми ваша честь сражалась.
   - Смейтесь, смейтесь, сами будете в другой раз брать Варшаву!
   - А что, это ты ее взял в прошлый раз?
   - А кто, спрашивается, Краковские ворота expugnavit? <Завоевал,  взял
приступом (лат.).> Кто задумал взять в плен генералов? Они теперь  сидят
на хлебе и воде в Замостье, и Виттенберг, как взглянет на Врангеля,  так
и говорит: "Заглоба нас сюда посадил", - и оба в рев. Если бы пан Сапега
не захворал и был бы тут,  он  бы  вам  рассказал,  кто  первый  вытащил
шведского клеща из варшавской шкуры.
   - Ради бога, - сказал Кмициц, -  сделайте  для  меня  такое  божеское
дело, пришлите мне весточку об этой битве, которая будет под Варшавой. Я
буду дни и ночи по пальцам высчитывать и не найду себе  места,  пока  не
узнаю все точно.
   Заглоба приставил палец ко лбу.
   - Слушайте, как я это понимаю, - сказал он, - я что скажу, так оно  и
исполнится... И это так же верно, как то, что  чарка  стоит  тут  передо
мною... Или не стоит? А?
   - Стоит, стоит! Говори, ваша милость!
   - Это большое сражение мы или проиграем, или выиграем...
   - Да это каждый знает! - ввернул Володыёвский.
   - Ты бы лучше помолчал, пан Михал, и поучился. Если предположить, что
мы его проиграли, то знаешь,  что  будет  потом?..  Вот  видишь!  Ты  не
знаешь, поскольку уже зашевелил своими щетинками под носом, как  заяц...
Вот я и говорю вам, что ничего не будет...
   Кмициц, пылкий по натуре, вскочил, брякнул чаркой о стол и вскричал:
   - Чего тянешь!
   - Я и говорю, ничего не будет, - ответил Заглоба. - Вы еще молодые  и
не понимаете, что все будет стоять, как сейчас стоит, наш  король,  наша
милая отчизна, и наши войска могут хоть пятьдесят битв проиграть одну за
другой... и война пойдет дальше по-старому, и шляхта встанет, а с нею  и
низшие сословья... И если разок не удастся, то удастся во  второй,  пока
враги наши не начнут таять.  По  уж  когда  шведы  проиграют  хоть  одно
сражение, тогда их  дьявол  утащит  безо  всякой  пощады,  а  с  ними  и
курфюрста в придачу.
   Тут Заглоба оживился, выдул чарку, грохнул ею о стол и сказал еще:
   - Так что слушайте, и не всякий роток вам  разинется  такое  сказать,
поскольку надо уметь смотреть в целом. Многие думают: а что нас ожидает?
Сколько битв,  сколько  поражений,  насчет  которых,  кстати,  с  Карлом
довольно просто... Сколько слез? Сколько крови пролитой? Сколько тяжелых
кризисов? И многих берут сомнения, и  многие  грешат  насчет  милосердия
божьего и матери божьей... А я вам говорю так: вы знаете, что ждет наших
вандалов? Гибель. Вы знаете, что нас ждет? Победа! Нас поколотят еще сто
раз... Ладно... А на сто первый раз мы победим, и будет конец.
   Высказавши это, пан Заглоба на момент прикрыл глаза, но сразу  же  их
открыл, посмотрел блестящими очами в пространство и внезапно возопил  во
весь голос:
   - Победа! Победа!
   Кмициц даже покраснел от радости.
   - Даст бог, он прав! Даст бог, он верно говорит! Иначе не может быть!
Такой конец и будет!
   - Надо признаться, ваша честь, у тебя тут клепок  хватает!  -  сказал
Володыёвский, стукнув себя по голове. - Можно захватить Речь Посполитую,
но высидеть в ней нельзя... Все равно в конце концов придется убираться.
   - Ха! Что? Хватает клепок? - сказал, обрадовавшись похвале,  Заглоба.
- Тогда я вам еще напророчу, бог правду любит! Ты, сударь (он  обернулся
к Кмицицу), победишь изменника Радзивилла, придешь в  Тауроги,  получишь
свою дивчину, возьмешь ее в жены, родишь потомство... Типун мне на язык,
если не сбудется так, как я сказал... Господи! Да не удуши только меня!
   Заглоба вовремя спохватился, поскольку пан Кмициц схватил его в  свои
объятия, поднял вверх и так стал сжимать, что у старика глаза вылезли из
орбит, но едва он встал на ноги, едва отдышался, как воспламененный  пан
Володыёвский схватил его за руку.
   - Теперь моя очередь! Скажи, сударь, что меня ожидает?
   - Благослови тебя господь, пан Михал!.. И твоя хитрая  вертушка  тоже
выведет тебе цыпляток... Не бойся. Уф!
   - Виват! - крикнул Володыёвский.
   - Но сначала покончим со шведами, - добавил Заглоба.
   - Покончим! Покончим!  -  воскликнули,  загремевши  саблями,  молодые
полковники.
   - Виват! Победа!

ГЛАВА XXIV

   А неделю спустя пан Кмициц уже был в пределах Княжеской  Пруссии  под
Райгродом. Это ему удалось довольно  легко,  поскольку  он  перед  самым
уходом пана польного гетмана словно канул в глухие леса,  и  так  умело,
что  Дуглас  был  уверен  -  Кмициц  и   его   орда   вместе   со   всей
татарско-литовской дивизией ушли под Варшаву,  и  оставил  только  малые
гарнизоны по крепостям для охраны этих мест.
   Дуглас тоже ушел  вслед  за  Госевским,  а  с  ним  и  Радзеёвский  и
Радзивилл.
   Кмициц узнал об этом еще перед переходом границы и страшно  досадовал
на себя, что не сможет встретиться с глазу на глаз со своим  смертельным
врагом и что господь бог  может  покарать  Богуслава  чужими  руками,  а
именно руками пана Володыёвского, который также поклялся ему отомстить.
   И тогда Кмициц, будучи не в силах наказать  изменника  за  муки  Речи
Посполитой и свои собственные,  перенес  всю  свою  ярость  на  владения
курфюрста.
   Уже той самой ночью, когда татары миновали  пограничный  столб,  небо
побагровело от зарева, раздались ужасные вопли и плач людей, по  которым
шла железная стопа войны. Кто мог просить о пощаде по-польски, того,  по
приказу начальства, оставляли в  живых,  однако  все  немецкие  поселки,
колонии, деревни, городки превращены были в реку огня, и  масло  не  так
быстро разливается по поверхности моря, когда с корабля выльют  его  для
успокоения волн, как разлились орды  татар  и  добровольцев  Кмицица  по
этому спокойному и до сих пор не  ведавшему  горя  краю.  Казалось,  что
каждый татарин мог двоиться и троиться, быть одновременно  в  нескольких