Шестого сентября польские войска дошли до Вонсоши и расположились  на
отдых,  чтобы  люди  и  кони  набрались  сил  перед  битвой.  Подскарбий
собирался пробыть здесь не  меньше  четырех-пяти  дней,  но  неожиданные
события нарушили его намерения.
   Бабинича, поскольку он хорошо знал приграничную местность, послали  в
разведку  с  двумя  легкими  литовскими  хоругвями  и  небольшим  свежим
чамбулом ордынцев, так как его татары очень уж устали.
   Подскарбий, отправляя разъезд, наказывал непременно раздобыть языка и
с пустыми руками не возвращаться. Бабинич же только усмехался, думая про
себя, что кого-кого, а его подзуживать нечего, пленных он приведет, хоть
бы их и за валами, в самих Простках, искать пришлось.
   И верно, через двое суток  он  возвратился,  ведя  за  собой  десятка
полтора пруссаков и шведов и в их числе важного  офицера,  капитана  фон
Ресселя из прусского полка Богуслава.
   Разъезд  в  лагере  встретили  восторженно  Капитана  допрашивать  не
понадобилось: Бабинич сделал это еще в пути, приставив пленнику клинок к
горлу. Из показаний Ресселя следовало, что в Простках  стоят  не  только
прусские полки графа Вальдека, но еще  и  шесть  шведских  под  командой
генерал-майора Израеля, из них четыре  конных  -  Петерса,  Фритьофсона,
Таубена и Аммерстейна - и два  пеших  во  главе  с  братьями  Энгель.  В
прусском войске, отлично вооруженном, кроме полка самого графа  Вальдека
и отрядов князя Висмарского, Брунцеля, Коннаберга и  генерала  Вальрата,
еще четыре хоругви Богуслава: две, состоящие из прусских дворян,  и  две
его собственные.
   Главнокомандующий у них как бы граф Вальдек, но на самом деле  он  во
всем послушен князю Богуславу, которому шведский генерал Израель  в  рот
глядит.
   Однако  наиважнейшим  известием,  полученным  от  фон  Ресселя,  было
другое: из Элка в  Простки  спешат  неприятелю  на  подмогу  две  тысячи
отборной поморской пехоты, граф Вальдек  же,  опасаясь,  как  бы  их  не
перехватили ордынцы, хочет, покинув укрепленный  лагерь,  соединиться  с
этими отрядами и  лишь  затем  наново  окопаться.  Богуслав,  по  словам
Ресселя, до сих пор был против ухода из Просток и только в последние дни
стал к этому склоняться.
   Услышав, как обстоит дело, Госевский чрезвычайно обрадовался - теперь
уже не приходилось сомневаться,  что  победа  будет  за  ним.  В  окопах
неприятель мог бы долго обороняться, но в открытом поле ни шведская,  ни
прусская конница перед литовской не устоят.
   Князь Богуслав понимал это, видно, не хуже подскарбия и именно потому
не одобрял планов Вальдека. Но  он  был  слишком  тщеславен  и  вряд  ли
вздумал бы настаивать на своем хотя бы из опасения, что его  упрекнут  в
чрезмерной осторожности. Да и терпением князь не отличался.  Можно  было
почти наверняка рассчитывать, что ему прискучит сидеть  в  окопах  и  он
захочет поискать победы и славы в открытом бою с противником. Подскарбию
только следовало поторопиться, чтобы напасть на врага, едва  тот  выйдет
из-за валов.
   Так, впрочем, думал и сам  гетман,  и  его  полковники:  Гассунбей  -
предводитель  ордынцев,  Войниллович  -  офицер   королевского   войска,
пятигорский  полковник  Корсак,  Володыёвский,  Котвич  и  Бабинич.  Все
сошлись в одном: сейчас не время отдыхать, надо  выступить,  как  только
настанет ночь, то есть через несколько  часов;  пока  же  Корсак  спешно
отправил своего хорунжего Беганского к Просткам, велев ежечасно сообщать
наступающему войску обо всем, что происходит в неприятельском лагере.  А
Володыёвский с Бабиничем  повели  Ресселя  к  себе  на  квартиру,  чтобы
расспросить поподробней о Богуславе.
   Капитан, еще чувствовавший  прикосновение  клинка  Кмицица,  поначалу
дрожал от страха, но вскоре вино развязало  ему  язык.  А  поскольку  он
когда-то  служил  в  Речи  Посполитой  в  наемных  войсках  и   выучился
по-польски, то теперь  и  на  вопросы  маленького  рыцаря,  не  знавшего
немецкого, мог ответить.
   - И давно ты, сударь, у князя Богуслава служишь? - спросил  маленький
рыцарь.
   - Я не у князя служу, - ответил Рессель, - а в курфюрстовском  полку,
который ему под команду отдан.
   - Так ты и пана Саковича не знаешь?
   - Пана Саковича я в Кенигсберге встречал.
   - А сейчас он при князе?
   - Нет. В Таурогах остался.
   Маленький рыцарь шевельнул усиками.
   - Не везет так не везет! - вздохнул он.
   - Не горюй, Михал, - сказал Бабинич, - отыщешь ты его, а нет,  так  я
отыщу!
   Вслед за тем обратился к Ресселю:
   - Ты, сударь, старый солдат, оба войска в деле видал и  нашу  конницу
давно знаешь - как, по-твоему, чья будет победа?
   - Если сойдемся в открытом поле - ваша, а  укреплений  без  пехоты  и
пушек вам не взять, тем более что у нас князь Радзивилл всему голова.
   - Ты и вправду его таким блестящим полководцем считаешь?
   - Не один я, все у нас подобного мнения, и в  шведском  войске,  и  в
прусском. Говорят даже,  под  Варшавой  serenissimus  rex  Sueciae  <Его
величество король Швеции (лат.).> во всем его указкам следовал и  потому
выиграл великую битву. Князь, будучи поляком,  с  тактикой  вашей  лучше
знаком и на советы скор. Я сам видел,  как  шведский  король  на  исходе
третьего дня сраженья перед всем строем обнимал его и  целовал.  Правда,
король ему был жизнью обязан: не выстрели князь вовремя... ох!  подумать
страшно!.. К тому же  поединщик  он  непревзойденный,  хоть  с  холодным
оружием, хоть с огневым - никто его не одолеет.
   - Э! - воскликнул Володыёвский. - Может, и нашелся бы один.
   И, сказав так, грозно зашевелил усиками. Рессель посмотрел на него  и
вдруг побагровел. Мгновение казалось, что, если  его  сейчас  не  хватит
удар, он нагло расхохочется; впрочем, он быстро вспомнил, что  находится
в плену, и сдержал себя.
   А Кмициц глянул на  него  пронзительно  своими  стальными  глазами  и
проговорил, почти не размыкая губ:
   - Завтрашний день покажет...
   - А что Богуслав, здоров сейчас? - спросил Володыёвский. -  Его  ведь
лихорадка долго трепала - ослаб, должно быть...
   - Давно здоров, как бык, и никаких лекарств не берет. Лекарь поначалу
вздумал было его разными предохранительными  снадобьями  пичкать,  но  у
князя после первого же приема сразу случился приступ. Правда, больше  не