А та обеими руками закрыла глаза.
   - Не... могу! - с усилием наконец выдавила она.
   И, лихорадочно откидывая назад падающие  на  лоб  волосы,  заговорила
прерывающимся голосом:
   -  Не  могу...   сама   видишь...   Хорошо   тебе!..   Твой   Бабинич
благородный... перед богом чист... перед  отечеством...  Счастливица!  А
мне даже помолиться нельзя... Всюду  здесь  людская  кровь...  пепелища!
Если бы хоть он отчизне не изменил... короля предать не замыслил!.. Я до
того ему уже все простила... в  Кейданах  еще...  потому  что  думала...
потому что любила его...  всем  сердцем!..  А  сейчас  не  могу...  Боже
правый, не могу!.. Самой жить не хочется... и ему лучше б не жить!
   На что Ануся ответила:
   - Молиться за всякую душу можно, ибо господь милосерднее нас и  знает
многое из того, что людям неведомо.
   И, сказавши так, опустилась на колени  и  начала  читать  молитву,  а
Оленька упала наземь и крестом пролежала до утра.
   Наутро по округе разнеслась весть, что пан Биллевич в Лауде. Все, кто
только мог, сбежались на него поглядеть.  Из  окрестных  лесов  выходили
дряхлые старики и женщины с малыми детьми. Два года уже никто в  здешних
деревнях не пахал и не сеял. И сами деревни почти  все  были  сожжены  и
опустели. Люди жили в лесах. Молодые здоровые мужики ушли с Володыёвским
либо присоединились к повстанцам; одни лишь подростки  стерегли  остатки
имущества и уцелевшую скотину - и неплохо стерегли, под лесной,  правда,
защитой.
   Мечника встретили как избавителя, со  слезами  радости:  простой  люд
рассудил, что, коли уж пан мечник  пришел  и  барышня  возвращается  под
родимый кров, значит, войне и всем бедам конец. И, недолго думая,  народ
потянулся обратно в свои деревни и одичавшую скотину  стал  выгонять  из
лесных дебрей.
   Шведы, правда, стояли неподалеку, в хорошо укрепленном  Поневеже,  но
теперь, когда рядом был мечник да и другие партизанские отряды в  случае
чего можно было призвать на помощь, шведов куда меньше стали бояться.
   Пан  Томаш  даже  задумал  ударить  на  Поневеж,  чтобы  окончательно
очистить округу от врагов; он только сперва  хотел  собрать  возле  себя
побольше людей, а главное, ждал, пока пехоте доставят оружие  из  лесных
тайников, куда его попрятали Домашевичи Охотники. Сам  же  тем  временем
осматривался, объезжая окрестные деревни.
   Печальные ему представились картины. В Водоктах была сожжена  усадьба
и половина деревни; Митруны  тоже  сгорели;  бутрымовские  Волмонтовичи,
которые в свое время спалил Кмициц, правда, отстроились после  пожара  и
потом  чудом  уцелели,   зато   Дрожейканы   и   Мозги,   принадлежавшие
Домашевичам, сожжены дотла, Пацунели -  наполовину,  Морозы  -  целиком;
самая же печальная участь постигла Гощуны, где  полдеревни  перебили,  а
оставшимся в живых мужчинам, начиная от стариков и  кончая  подростками,
по приказу полковника Росса отрубили руки.
   Так  жестоко  искалечила  война   тот   край,   таковы   были   плоды
предательства князя Януша Радзивилла.
   Не успел мечник завершить объезд и вооружить  свою  пехоту,  издалека
пришли вести, радостные и вместе  с  тем  страшные,  и  тысячеустое  эхо
понесло их от хаты к хате.
   Юрек Биллевич, который с разъездом в полсотни коней ходил к  Поневежу
и захватил в  плен  нескольких  шведов,  первый  узнал  о  сражении  под
Простками. А  потом  посыпались  новые  известия  и  с  каждым  -  новые
удивительные подробности, похожие на сказочные чудеса.
   - Пан Госевский, - повторяли в округе,  -  погромил  графа  Вальдека,
Израеля и князя Богуслава. Войско разбито в пух и прах, военачальники  в
плену! Вся Пруссия стоит в огне!
   Спустя несколько недель у всех на устах появилось  еще  одно  грозное
имя: Бабинич.
   - Это Бабинич одолел шведа под Простками, его это победа, -  говорили
по всей Жмуди. - Бабинич князя Богуслава поймал и своею рукой зарубил.
   Потом:
   - Бабинич Княжескую Пруссию жжет! На Жмудь, точно смерть, идет,  всех
подряд косит, голую землю за собой оставляет!
   И наконец:
   - Бабинич Тауроги спалил. Сакович от него бежал, в лесах прячется...
   Последнее событие произошло так близко, что нетрудно  было  проверить
его достоверность. Слух полностью подтвердился.
   Ануся Борзобогатая все это время ходила сама не своя, то смеялась, то
плакала, топала ногами, если кто-нибудь  отказывался  верить  слухам,  и
бесконечно повторяла всем подряд:
   - Я пана Бабинича знаю! Он меня из Замостья  к  пану  Сапеге  привез.
Самый великий воин на свете, вот он кто! Не знаю, сравнится ли с ним сам
Чарнецкий. Это он, когда у пана Сапеги служил, в первом же походе  князя
Богуслава погромил... И под Простками его зарубил он, а не кто другой, я
уверена. А про Саковича и говорить нечего - он  с  десятком  таких,  как
Сакович, справится!.. И шведов в месяц со Жмуди выгонит.
   И действительно, предсказания ее вскоре начали сбываться. Теперь  уже
не было ни малейших сомнений, что  грозный  воин,  именуемый  Бабиничем,
идет от Таурогов на север, в глубь страны.
   Под Колтынями он напал на отряд полковника Бальдона  и  наголову  его
разбил; под Ворнями разгромил шведскую пехоту, которая уходила от него к
Тельшам; под Тельшами одержал победу в упорном бою с двумя полковниками,
Норманом и Худеншильдом: Худеншильд погиб, а Норман с недобитым  войском
бежал в Загуры, на самую жмудскую границу.
   Из Тельш  Бабинич  двинулся  к  Куршанам,  гоня  перед  собой  мелкие
шведские отряды, спешившие укрыться от него  под  защиту  более  сильных
гарнизонов.
   От Таурогов и Паланги до Бирж и Вилькомира  гремело  имя  победителя.
Рассказывали, как жестоко он расправляется со шведами; говорили, что его
войско, поначалу состоявшее лишь из  татарского  чамбулика  и  небольшой
хоругви волонтеров, растет не по дням, а по часам: кто только  в  силах,
бежит к нему, все повстанческие отряды с ним соединяются, а он, наведя в
новых частях железный порядок, громит врага.
   Все умы были заняты только его победами, и даже  весть  о  поражении,
которое Госевский потерпел от Стенбока под Филиповом, никого особенно не
взволновала. Бабинич был ближе, и интересовались больше Бабиничем.
   Ануся каждый день умоляла  мечника  присоединиться  к  прославленному
воину. Ее поддерживала и Оленька, и офицеры,  а  в  особенности  шляхта,
снедаемая любопытством.