- Здесь он, здесь! Vicit  Заглоба! Здесь!
   Они бросились к возку, схватили маленького рыцаря и понесли на руках,
повторяя:
   - Здравствуй! Здравствуй, друг наш и товарищ милый! С нами ты теперь,
и мы тебя не отпустим! Vivat Володыевский, доблестный рыцарь,  украшение
всего войска! В степи, с нами, брат, в степи! В Дикое  Поле!  Там  ветры
тоску твою развеют?
   И только на крыльце они выпустили его из рук. Володыевский  со  всеми
здоровался,  несказанно  обрадовавшись  такой  сердечности,  и   спросил
только:
   - А Кетлинг где? Жив ли?
   - Жив! Жив! - послышались голоса. Старые вояки прятали в усы  улыбку,
скрывая что-то. - Ступай, ступай, не лежится ему,  все  тебя  поджидает.
Ступай скорей!
   - Вижу, не так уж плохо дело, как пан Заглоба  расписывал,  -  сказал
маленький рыцарь.
   Они вошли в сени, из сеней в покой. Посредине стоял  стол  с  заранее
приготовленным угощением, в углу - диван, накрытый белой конской шкурой,
на нем-то и возлежал Кетлинг.
   - Друг! - сказал пан Володыевский, бросившись к нему.
   - Михал! - воскликнул Кетлинг  и,  легко  вскочив  на  ноги,  схватил
маленького рыцаря в объятья.
   Обнимали они друг друга с большим пылом,  то  Кетлинг  подбрасывал  в
воздух Володыевского, то Володыевский Кетлинга...
   - Велено мне было больным прикинуться, - говорил шотландец, - сделать
вид, что умираю, но  увидел  я  тебя  и  не  выдержал!  Я  здоровехонек,
путешествовал без приключений. Вся хитрость в том была,  чтобы  тебя  из
монастыря выманить. Прости нас, Михал! Из любви к тебе придумали мы  эту
ловушку.
   - С нами в Дикое Поле! - снова воскликнули рыцари и  твердыми  своими
ладонями застучали по саблям, да так, что все вокруг дрогнуло.
   Пан Михал оторопел. Поначалу не  мог  вымолвить  ни  слова,  а  потом
поочередно обвел всех взглядом, остановив его на пане Заглобе.
   - Злодеи, обманщики! - воскликнул он наконец. - Я-то  думал,  Кетлинг
при смерти.
   - Опомнись, Михал! - воскликнул Заглоба. - Ты сердишься, что  Кетлинг
жив и здоров? Жалеешь ему здоровья и смерти желаешь? Неужто сердце  твое
окаменело и ты хотел бы, чтобы мы все поскорей в прах превратились  -  и
Кетлинг, и пан Орлик, и пан Рущиц, и эти вот юнцы, и Скщетуский, и я, я,
который любит тебя как сына родного!
   Тут Заглоба стал вытирать слезы и запричитал еще жалобнее:
   - Стоит ли  жить  на  свете,  друзья,  коли  нигде  благодарности  не
встретишь, одни бесчувственные, очерствевшие сердца.
   - Помилуйте! - воскликнул Володыевский. - Я  вам  зла  не  желаю,  но
обидно мне, что не сумели вы горя моего уважить.
   - Видно, мы ему поперек дороги стали! - повторял пан Заглоба.
   - Полно, сударь!
   - Говорит, не уважили его печали, а ведь мы море слез над  его  горем
пролили, все как одна душа! Правда! Бога беру в свидетели, что мы печаль
твою саблями разметать готовы, потому как  ведомы  нам  законы  истинной
дружбы! Но коли слово дал с нами на месяц остаться, то хоть  этот  месяц
люби нас еще, Михал.
   - А  я  и  до  самой  смерти  любить  вас  не  перестану!  -  отвечал
Володыевский.
   Дальнейший разговор был прерван  появлением  нового  гостя.  Солдаты,
окружившие пана Володыевского, не слышали, как гость подъехал, и увидели
его только теперь, в дверях. На пороге стоял  человек  огромного  роста,
мужественный, с прекрасной осанкой, с лицом римского цесаря. Было в этом
лице  и  величие,  и  воистину  монаршья  доброта  и  благородство.   Он
возвышался среди других солдат, совсем на них не похожий, словно  король
птиц - высокопарящий орел среди ястребов, коршунов, балабанов...
   - Пан великий гетман!  -  воскликнул  Кетлинг  и,  как  хозяин  дома,
кинулся к нему навстречу.
   - Пан Собеский! - повторили следом и остальные.
   Головы рыцарей склонились в почтительном поклоне.
   Кроме Володыевского, все знали о том, что великий гетман пожалует, он
обещал это Кетлингу, и все же его приезд такое сильное произвел на  всех
действие, что долгое время никто не смел раскрыть рта.  Великую  милость
оказал он всем своим приездом. Но пан Собеский  больше  всего  на  свете
любил солдат, своею семьею их считая, особливо тех, с  которыми  столько
раз вместе сметали с пути татарские чамбулы. Вот и на сей раз  решил  он
приехать, утешить  и  обласкать  Володыевского,  воздать  ему  при  всех
почести и тем самым незаметно вернуть обратно.
   Поздоровавшись  с  Кетлингом,  великий  гетман  тотчас  же   протянул
маленькому рыцарю обе руки, а когда пан  Михал  припал  к  его  коленям,
обхватил его голову.
   - Ну, старый солдат, - сказал он, - воля божья пригнула тебя к земле,
но она же поднимет и утешит. Бог тебя не оставит! Ты с нами...
   Пана Михала душили рыдания.
   - Я вас не покину! - сказал он сквозь слезы.
   - Вот и хорошо, таких бы воинов побольше! А теперь,  старый  товарищ,
давай вспомним те времена, когда мы в шатрах в степи  вольной  пировали.
Славно мне с вами! А ну-ка покажи свою удаль, хозяин!
   - Vivat Joannes dux!   -
раздались громкие голоса.
   И до самого утра гудело веселье.
   На другой день пан гетман прислал  Володыевскому  дорогой  подарок  -
буланого жеребца благородной испанской породы.

ГЛАВА VI

   Кетлинг с  Володыевским  поклялись  друг  другу,  если  только  будет
случай, стремя о стремя ездить, у одного костра греться, одно седло  под
головы подкладывать.
   Но не прошло и недели со дня встречи,  как  случай  их  разлучил.  Из
Курляндии  прибыл  гонец  с  вестью,  что  Гасслинг,  который   молодого
шотландца усыновил и своим наследником сделал, вдруг неожиданно  заболел
и желает видеть приемного сына. Рыцарь немедля верхом отправился в путь.
   Перед отъездом он попросил  пана  Заглобу  и  Володыевского  лишь  об
одном: чтобы они не чинились, дом его считали своим и гостили,  пока  не