- Любая радость в этом мире недолговечна...
   - А дочери... Младшая, Анна, вышла  замуж  за  Езерковского  из  рода
Равичей, комиссара по размежеванию Подолья, который потом,  дай  бог  не
соврать, мечником подольским был.
   - Как же, помню! - уверенно сказал Заглоба.
   - От этого брака, как видишь, сударь, и родилась Бася...
   - Вижу еще и то, что сейчас она целится из Кетлинговой пищали.
   Дрогоевская и маленький рыцарь были увлечены беседой,  а  Баська  тем
временем утехи ради целилась из пищали в окно.
   При виде этого зрелища пани Маковецкая всколыхнулась  и  затараторила
тоненьким голосом:
   - Ох, пан Заглоба, сколько  у  меня  хлопот  с  этой  девицей,  ты  и
представить себе не можешь! Чистый гайдамак!
   - Если бы все гайдамаки были такими, я бы давно с ними в степи ушел.
   - Ружья, лошади да война у нее на уме! Как-то вырвалась  из  дому  на
утиную охоту, с дробовиком.  Забралась  в  камыши,  тут,  глядь,  камыши
расступились, и что же? Татарин высунул башку,  он  камышами  в  деревню
крался. Другая бы напугалась, а наша, отчаянная, возьми да и  пальни  из
дробовика. Татарин - хлоп в воду! И представь себе, сударь, на месте его
уложила... И чем - зарядом дроби...
   Тут  пани  Маковецкая  снова  затряслась  всем  телом,   хохоча   над
злополучным татарином, а потом добавила:
   - И то сказать, спасла нас всех, целый отряд шел,  а  она  вернулась,
подняла шум, и мы с челядью успели в лесу укрыться. У нас так всегда!
   Лицо Заглобы расплылось от восхищения, он даже прищурил  глаз,  потом
сорвался с места, подскочил к  барышне  и,  не  успела  она  опомниться,
чмокнул ее в лоб.
   - От старого солдат за татарина в камышах! - сказал он.
   Барышня тряхнула светлыми вихрами.
   - Всыпала я ему! Верно? - воскликнула она таким нежным, почти детским
голоском, что казалось странным слышать из  ее  уст  столь  воинственные
речи.
   - Ах, гайдучок ты мой бесценный! - расчувствовался Заглоба.
   - Подумаешь, один татарин! У вас, поди, тысяча на счету - и шведы,  и
немцы, и венгры Ракоци. Куда мне до вас! Других таких  рыцарей  во  всей
Речи Посполитой нет. Это я доподлинно знаю. Ого!
   - А мы, коли  есть  охота,  и  тебя  научим  сабелькой  махать.  Я-то
отяжелел малость, но Михал хоть куда.
   Услышав такое предложение, Бася подпрыгнула от  восторга,  поцеловала
пана Заглобу в плечо, а маленькому рыцарю сделала реверанс и сказала:
   - Благодарю за обещание! Немного я уже умею!
   Но Володыевский, занятый беседой с Кшисей, ответил весьма рассеянно:
   - К вашим услугам, сударыня!
   Заглоба, расплываясь в улыбке, снова подсел  к  супруге  латычевского
стольника:
   -  Пани  благодетельница,  я  отлично  знаю,  что  турецкие  сладости
отменные, не один год мне в Стамбуле  просидеть  пришлось,  но  знаю  не
хуже, что и охотников на них  тьма.  Как  же  случилось,  что  на  таких
отменных девок до сих пор охотников не нашлось?
   - Помилуй! Таких, что им руку и сердце предлагали, хватало. А  Баську
мы в шутку трижды вдовой называем, потому что к ней сразу три  достойных
кавалера  сваталось:  пан  Свирский,  пан  Кондрацкий  и  пан
Чвилиховский, все шляхтичи из наших мест, с поместьями, коли хочешь, я и
сейчас могу всю их родню по пальцам перечесть.
   Сказавши  это,  пани  Маковецкая  растопырила  пальцы  левой  руки  и
выставила указательный палец правой, но Заглоба быстренько перебил ее:
   - Ну и что же с ними сталось?
   - Все трое на войне головы сложили, потому-то мы  Баську  и  называем
трижды вдовой!
   - Гм! Ну и как же она перенесла такой удар?
   - Видишь ли, сударь, для нас это дело привычное, в наших краях  редко
кто, до преклонных лет дожив, своей смертью умирает. Даже и присловье  у
нас  есть  -  шляхтич  умирает  в  полет.  Как  Баська  удар  перенесла?
Поплакала,  бедняжечка,  малость,  отсиделась  на  конюшне,  она,   чуть
случится что, тотчас на конюшню бежит! Пошла я туда за нею и  спрашиваю:
"Кого оплакиваешь, Бася?" А она в ответ: "Всю троицу  сразу!"  Отсюда  я
заключение сделала, что ни один  ей  не  приглянулся...  Потому,  должно
быть, что голова у нее чем-то другим занята,  не  снизошла  еще  на  нее
божья воля... Может, на Кшисю, а на Баську, пожалуй, нет!..
   - Снизойдет! - сказал Заглоба. - Снизойдет, почтеннейшая. Уж кто-кто,
а мы с вами это понимаем...
   - Таково уж наше предназначенье!
   - Вот-вот! В этом вся соль! -  отозвался  Заглоба.  -  Вы  мои  мысли
читаете.
   Разговор был прерван появлением молодых людей.
   Маленький рыцарь чувствовал себя в  обществе  панны  Кшиси  несколько
смелее, а она, должно быть из сострадания, врачевала его печаль,  словно
лекарь больного. И может быть, именно поэтому оказывала ему чуть  больше
сердечности, чем позволяло недавнее знакомство. Но пан Михал был  братом
пани Маковецкой, а барышня -  родственницей  ее  мужа,  и  потому  такая
вольность никого не удивляла. Баська оставалась в тени, и  никто,  кроме
пана Заглобы, не замечал ее присутствия. Но Бася и  не  нуждалась  ни  в
ком. Весь вечер она с удивлением глядела на рыцарей точь-в-точь  как  на
великолепное оружие Кетлинга, украшавшее все  стены.  Потом  ее  одолела
зевота, да и глаза слипались.
   - Ка-ак залягу, - сказала она, - двое суток просплю... не меньше...
   После таких слов все сразу разошлись, женщины были измучены дорогой и
ждали той минуты, когда наконец постелят постели.
   Пан Заглоба, оставшись  с  глазу  на  глаз  с  Володыевским,  сначала
многозначительно подмигнул ему, а потом слегка оттузил на радостях.
   - Михал! А Михал! Ну что? В монахи пойдешь али передумал? Девки,  как
репки. Дрогоевская - ягодка-малинка. А гайдучок  наш  румяный,  ух!  Что
скажешь, а, Михал?
   - Да полно, - отвечал маленький рыцарь.
   - По мне, так лучше гайдучка не найти. Скажу тебе, когда я за  ужином
к ней подсел, жар от нее шел, как от печурки.
   - Егоза она, Дрогоевская степенней будет.
   - Панна Кшися - сладкое яблочко. Спелое, румяное!  Но  та...  Твердый
орешек. Были бы у меня зубы... Я хотел сказать, была  бы  у  меня  такая
дочка, тебе одному бы ее отдал. Миндаль! Миндаль в сахаре.