убедить Кшисю, но она, помедлив, ответила с мягкой грустью:
   - Чем больше пана Михала узнаешь, тем больше чтишь его и ценишь...
   Сказав это, она вошла в дом. Уже  в  сенях  долетели  до  них  Басины
возгласы: "Алла! Алла!"
   В гостиной  они  увидели  Нововейского,  который,  согнувшись  в  три
погибели, с платком на глазах, шарил по всей  комнате,  пытаясь  поймать
Басю, а она с возгласом "Алла" увертывалась от него. Пани  Маковецкая  у
окна беседовала с паном Заглобой.
   Но с их приходом все изменилось. Нововейский снял  с  глаз  платок  и
подбежал к пану Михалу здороваться. Подскочила и  запыхавшаяся  Бася,  а
там уж и сестра с паном Заглобой.
   - Так  что  там?  Говори  же!  Что  сказал  пан  гетман?  -  начались
расспросы.
   - Дорогая сестра, - отвечал Володыевский, - коли хочешь передать мужу
весточку, пользуйся оказией, на Русь еду!
   - Уже посылают! Ради всех святых, никого  не  слушай  и  не  езди!  -
жалобно воскликнула пани  Маковецкая.  -  Что  же  это  такое,  никакого
роздыха тебе нет.
   - Неужто назначение получил? -  спрашивал  нахмурившийся  Заглоба.  -
Верно говорит пани благодетельница - ты у них во всякой бочке затычка.
   - Рущиц в Крым едет, я у него хоругвь принимаю, вот и пан Нововейский
сказывал, что весной все дороги от людей черными станут.
   -  Неужто  и  впрямь  одним   нам   суждено   будто   псам   дворовым
отбрехиваться, Речь Посполитую от татей охраняя! - воскликнул Заглоба. -
Другие даже не знают, из какого конца мушкета  стрелять,  а  мы  никогда
покоя не ведаем!
   - Полно! Это дело решенное! - отвечал пан Володыевский. - Служба есть
сдужба! Я слово пану гетману дал, что воевать буду, а позднее ли, раньше
ли - не все ли равно.
   Тут пан Володыевский, подняв указательный палец вверх повторил тот же
довод, что и в разговоре с Кшисей:
   - Видите ли, друзья любезные, коли уж я столько лет от счастья бежал,
то какими глазами буду сейчас на вас глядеть,  ратную  службу  на  милый
досуг меняя?
   На  это  никто  ему  не  ответил,  только  Бася   подошла   к   нему,
нахмурившись, надув губки, словно обиженный ребенок, и сказала:
   - Жалко пана Михала!
   А Володыевский весело рассмеялся.
   - Дай бог тебе счастья. Ведь ты еще вчера говорила, что любишь  меня,
как татарина!
   - Вот еще! Как татарина! Не говорила я такого!  Вы,  сударь,  там  на
татарах душу отведете, а нам без вас здесь скучать придется.
   - Угомонись, гайдучок! (Прости, что я так тебя зову, но  только  ужас
как идет тебе это прозвище.) Пан гетман сказывал, что отлучка моя  будет
недолгой. Через неделю или  две  отправлюсь  в  путь,  а  к  избранию  и
коронации непременно должен поспеть в Варшаву. Сам гетман этого пожелал,
и быть посему, даже если Рущиц из Крыма к маю не вернется.
   - Вот и отлично!
   - Эх, была не была, послужу и я у  пана  полковника  под  началом,  -
сказал пан Нововейский, быстро взглянув на Басю.
   А она в ответ:
   - Губа не дура! С паном Михалом служить  всякий  рад.  Езжай,  езжай,
сударь! Пану Михалу веселей будет!
   Молодец только вздохнул, провел широкой  ладонью  по  пышным  волосам
своим и вдруг вытянул вперед руки, будто играя в жмурки, и закричал:
   - Но сначала я панну Барбару поймаю, ей-ей, поймаю!
   - Алла! Алла! - звонко воскликнула Бася.
   Тем временем к Володыевскому подошла  Кшися.  Просветлевшее  лицо  ее
было исполнено тихой радости.
   - Ах, злой, нехороший пан Михал! К Басе добрый, а ко мне злой.
   - Я злой? К одной только Басе  добрый?  -  с  удивлением  переспросил
рыцарь.
   - Басе пан Михал сказал, что скоро вернется, а кабы я это  знала,  не
приняла бы отъезд так близко к сердцу!
   - Ненагляд... - воскликнул было пан Михал, но тут же  умерил  пыл:  -
Друг мой дорогой! Сам не помню, что я наговорил, совсем,  видно,  голову
потерял!

ГЛАВА IX

   Пан  Михал  понемножку  стал  собираться  в  дорогу,  при   этом   он
по-прежнему давал уроки Басе,  которую  полюбил  от  души,  и  ходил  на
уединенные прогулки с Кшисей Дрогоевской, ища у нее утешенья.  Казалось,
он находил его, потому что день ото дня  становился  все  веселее  и  по
вечерам даже принимал участие в играх Баси с паном Нововейским.
   Этот достойный юноша стал частым гостем в доме Кетлинга. Он  приезжал
с утра или тотчас после обеда и сиживал до позднего вечера.  Все  любили
его, радовались его  приезду,  и  очень  скоро  он  стал  в  доме  своим
человеком. Сопровождал хозяйку с племянницами в Варшаву, делал  для  них
покупки в галантерейных лавках, а вечерами с азартом играл с девицами  в
жмурки, повторяя, что до отъезда непременно должен изловить ускользавшую
от него Басю.
   Но она всегда увертывалась, хотя пан Заглоба и говорил:
   - Все равно тебя кто-нибудь да поймает, не этот, так другой!
   Но не было сомнений,  что  поймать  ее  хочет  именно  этот.  Даже  и
гайдучку это было ясно, и она порой сидела задумавшись и опустив голову,
так что светлые вихры ее свисали на лоб.
   Пану Заглобе, по известным ему одному причинам, это  пришлось  не  по
вкусу, и как-то вечером,  когда  все  уже  разошлись,  он  постучался  к
маленькому рыцарю.
   - Ох жаль, опять придется нам расставаться, - сказал он, - вот и сюда
я пришел на тебя лишний разок глянуть... Бог знает, свидимся ли!
   - На избрание и коронацию непременно приеду, - ответил, обнимая  его,
Володыевский, - на то и  причина  есть:  пану  гетману  надобно  собрать
людей, шляхтой  почитаемых,  дабы  они  ее  на  верный  путь  направили,
избранника наидостойнейшего показали.  А  я,  спасибо  всевышнему,  свое
доброе имя сберег, а посему гетман и меня зовет на помощь.  И  на  тебя,
ваша милость, надеется.
   - Ого! Большим неводом рыбу ловит. Но только сдается  мне,  что  хоть
тощим меня не назовешь, а все же как-нибудь я оттуда да  выскользну.  За