полковнике проснулся прежний лев. На призыв сложить  оружие  он  ответил
выстрелами, оставаясь у всех на виду с булавою в руке, с  развевающимися
белыми волосами и с юношеским пылом отдающий зычным голосом  приказания.
Челн его был окружен  со  всех  сторон.  Люди  с  байдаков,  не  имевшие
возможности подгрести, прыгали в воду и, вплавь  или  продираясь  сквозь
камыши, достигнув челна, хватались  за  борта  и  в  бешенстве  на  него
карабкались.  Сопротивление  было  недолгим.  Верные  Барабашу   казаки,
исколотые,  изрубленные,  просто  растерзанные  руками,  покрыли  своими
телами палубу; старик же с саблею в руке еще защищался.
   Кречовский пробился к нему.
   - Сдавайся! - крикнул он.
   - Изменник! На погибель! - ответил Барабаш и замахнулся саблей.
   Кречовский быстро отступил в толпу.
   - Бей! - закричал он казакам.
   Но никто, казалось, первым не хотел поднять руку на  старика,  и  тут
полковник, поскользнувшись в кровавой луже, к несчастью, упал.
   Поверженный старик уже не  вызывал  прежнего  почтения  и  страха,  и
тотчас более дюжины клинков вонзились в  его  тело.  Он  же  успел  лишь
воскликнуть: "Иисусе Христе!"
   Все кинулись рубить его и рассекли в куски. Отрезанную  голову  стали
перекидывать с байдака на байдак, играя ею,  точно  мячом,  пока,  после
неловкого швырка, она не упала в воду.
   Оставались еще немцы,  с  которыми  справиться  было  потруднее,  ибо
регимент состоял из  тысячи  старых  и  понаторевших  во  многих  войнах
солдат.
   Правда, бравый Флик погиб от руки Кречовского,  но  из  командиров  в
регименте остался Иоганн Вернер, подполковник, ветеран немецкой войны.
   Кречовский был почти уверен в победе, так  как  немецкие  байдаки  со
всех сторон  окружены  были  казацкими,  однако  он  хотел  сберечь  для
Хмельницкого столь немалый отряд несравненной и великолепно  вооруженной
пехоты; вот почему задумал он вступить с немцами в переговоры.
   Какое-то  время  казалось,  что  Вернер  не  станет  противиться,  он
спокойно беседовал с Кречовским и внимательно выслушивал  все  обещания,
на которые вероломный полковник не  скупился.  Недополученное  жалованье
имело быть немедленно и за прошлое, и за год вперед полностью выплачено.
Через год кнехты, пожелай они, могли уйти хоть  бы  даже  и  в  коронный
лагерь.
   Вернер, делая вид, что обдумывает предложенное, сам тем временем тихо
приказал  челнам  сплыться  таким  образом,  чтобы  образовалось  тесное
кольцо. По окружности этого кольца в полном боевом строю, с левой ногой,
для произведения выстрела выдвинутой вперед, и  с  мушкетами  у  правого
бедра, выстроилась стена пехотинцев, людей рослых и  сильных,  одетых  в
желтые колеты и такого же цвета шляпы.
   Вернер  с  обнаженною  шпагой  в  руке  стоял  в  первой  шеренге   и
сосредоточенно размышлял.
   Наконец он поднял голову.
   - Herr Hauptmann!   -  сказал  он.  -  Мы
согласны!
   -  И  только  выиграете  на  новой  службе!  -  радостно   воскликнул
Кречовский.
   - Но при условии...
   - Согласен на любое.
   - Когда так, то хорошо. Наша служба Речи Посполитой кончается в июне.
С июня мы служим вам.
   Проклятие сорвалось было с уст Кречовского, однако он сдержался.
   - Уж не шутишь ли ты, сударь лейтенант? - спросил он.
   - Нет! - флегматически ответил Вернер. - Солдатский долг  требует  от
нас не нарушать договора. Служба кончается в июне. Хоть мы и  служим  за
деньги, но  изменниками  быть  не  желаем.  Иначе  никто  не  будет  нас
нанимать, да и вы сами не станете доверять нам, ибо кто поручится, что в
первой же битве мы снова не перейдем на сторону гетманов?
   - Чего же вы тогда хотите?
   - Чтобы нам дали уйти.
   - Не будет этого, безумный ты человек! Я вас всех до единого перебить
велю.
   - А своих сколько потеряешь?
   - Ни один из ваших не уйдет.
   - А от вас и половины не останется.
   Оба говорили правду, поэтому Кречовский,  хотя  флегматичность  немца
всю кровь распалила в нем, а бешенство чуть ли не душило,  боя  начинать
не хотел.
   - Пока солнце не уйдет с залива, - крикнул он,  -  подумайте!  Потом,
знайте, велю курки потрогать.
   И поспешно  отплыл  в  своем  челноке,  чтобы  обсудить  положение  с
Хмельницким.
   Потянулись минуты ожидания. Казацкие байдаки окружили плотным кольцом
немцев, сохранявших хладнокровие, какое только бывалые и  очень  опытные
солдаты  способны  сохранять  перед  лицом  опасности.   На   угрозы   и
оскорбления,   раздававшиеся   с   казацких   байдаков,   отвечали   они
небрежительным молчанием. Поистине внушительно выглядело это спокойствие
в сравнении с непрестанными вспышками ярости молодцев,  которые,  грозно
потрясая пиками и пищалями, скрипя зубами и бранясь,  нетерпеливо  ждали
сигнала к бою.
   Между тем  солнце,  скатываясь  с  южной  стороны  неба  к  западной,
потихоньку  уводило  свои  золотые  отблески  с   излучины,   постепенно
погружавшейся в тень.
   Наконец осталась только тень.
   Тогда запели  трубы,  и  тотчас  же  голос  Кречовского  прокричал  в
отдалении:
   - Солнце зашло! Надумали?
   - Да! - ответил Вернер и, поворотясь к солдатам, взмахнул  обнаженной
шпагою.  -  Feuer!    -   скомандовал   он   спокойным,
флегматичным голосом.
   И грохнуло! Плеск тел, падающих в воду, бешеные  крики  и  торопливая
пальба ответили голосам немецких мушкетов. Пушки, подвезенные к  берегу,
басовито подали голос и стали изрыгать  на  немецкие  челны  ядра.  Дымы
вовсе затянули излучину. Среди воплей, грома,  свиста  татарских  стрел,
трескотни пищалей и самопалов слаженные мушкетные  залпы  давали  знать,
что немцы борьбы не прекращают.
   На закате битва все еще кипела, но дело шло к  развязке.  Хмельницкий