вместе с Кречовским, Тугай-беем и полутора десятками атаманов подъехал к
самому берегу обозреть сражение. Раздутые ноздри его втягивали пороховой
дым, а слух с наслаждением внимал воплям тонувших и убиваемых немцев.
   Все три военачальника глядели на эту бойню, как на зрелище, ко  всему
бывшее им добрым предзнаменованием.
   Сражение стихало. Выстрелы умолкли, но зато все более  громкие  клики
казацкого триумфа возносились к небесам.
   - Тугай-бей! - сказал Хмельницкий. - Это день первой победы.
   - А ясыри где? - огрызнулся мурза. - Не нужны мне такие победы!
   - Ты их на Украине возьмешь.  Стамбул  и  Галату  переполнишь  своими
пленниками!
   - А хоть и тебя продам, если больше некого будет!
   Сказав это, дикий Тугай зловеще засмеялся и, немного погодя, добавил:
   - Однако я охотно взял бы этих франков.
   Между тем битва утихла вовсе. Тугай-бей поворотил коня к  лагерю,  за
ним последовали остальные.
   - Теперь к Желтым Водам! - воскликнул Хмельницкий.

Глава XV

   Наместник, слыша звуки  битвы,  с  волнением  ждал  ее  конца,  решив
сперва, что Хмельницкий сражается со всей гетманской ратью.
   Однако под вечер старый Захар рассказал, как все было на самом  деле.
Известие о предательстве Кречовского  и  уничтожении  немцев  совершенно
потрясло  молодого  рыцаря,  оно  было  предвестьем  грядущих  измен,  а
наместник прекрасно знал, что гетманские войска состоят  в  основном  из
казаков.
   Удручения наместника умножались,  и  ликование  в  запорожском  стане
добавляло им только горечи. Все складывалось как нельзя  хуже.  О  князе
ничего не было слышно, а гетманы, как видно, совершили страшную  ошибку,
ибо, вместо того чтобы двинуться  со  всем  войском  к  Кудаку  или,  по
крайней мере, ожидать неприятеля в укрепленных лагерях на  Украине,  они
разделили свои  войска  и  сами  себя  ослабили,  создав  таким  образом
безграничные  возможности  для  вероломства   и   предательства.   Среди
запорожцев, правда, уже и прежде ходили  разговоры  о  Кречовском  и  об
отдельной военной экспедиции под водительством Стефана Потоцкого, однако
наместник не хотел этим слухам верить. Он полагал, что речь  идет  всего
лишь об усиленных передовых  отрядах,  которые  в  нужный  момент  будут
отведены назад. Однако все произошло иначе. Хмельницкий благодаря измене
Кречовского умножил свои  войска  несколькими  тысячами  солдат,  а  над
молодым Потоцким нависла страшная опасность.  Его,  лишенного  помощи  и
заплутавшего  в  степях,  Хмельницкий  мог  теперь  легко   окружить   и
разгромить.
   Страдая от ран, изводясь переживаниями, Скшетуский в  бессонные  ночи
свои утешался только  мыслью  о  князе.  Звезда  Хмельницкого  неминуемо
померкнет,  когда  поднимется  в  своих  Лубнах  князь.  Кто  знает,  не
соединился ли он  уже  с  гетманами?  И  пускай  значительны  были  силы
Хмельницкого, и пускай кампания начиналась удачно, и пускай  с  ним  шел
Тугай-бей, а если потребуется, обещал прийти  на  помощь  и  сам  "царь"
крымский, Скшетуский даже и мысли не допускал, что  эта  заваруха  может
продлиться долго, что один казак способен потрясти всею Речью Посполитой
и сломить грозную мощь ее. "У порогов украинных вал этот разобьется",  -
думал наместник. Да и не так ли  кончались  они,  все  казацкие  мятежи?
Вспыхнув,  точно  пламя,  они  угасали  при  первом  же  столкновении  с
гетманами. Так оно было до сих пор. Когда с одной стороны  хваталось  за
оружие гнездо низовых хищников, а с другой  -  держава,  берега  которой
омывали два  моря,  развязку  предвидеть  было  легко.  Гроза  не  может
продолжаться бесконечно, а значит, она минует  и  должно  распогодиться.
Сознание этого поддерживало пана Скшетуского и, можно сказать, было  для
него  живительно,  ибо  что  ни  говори,  а  терзало  его  бремя   столь
невыносимое, какого до  сей  поры  ему  ни  разу  в  жизни  испытать  не
пришлось. Гроза, хоть и пройдет, может уничтожить нивы, разрушить жилища
и нанести непоправимый урон. Ведь из-за нее, из-за грозы  этой,  он  сам
чуть не поплатился жизнью, лишился сил и угодил в  постылую  неволю  как
раз тогда, когда свобода для него важнее жизни самой.  Как  же  в  таком
случае от заварухи могли уберечься существа куда более слабые и за  себя
постоять не умеющие? Как там Елена в Разлогах?
   Но она, вероятно, уже в Лубнах. Елена снилась наместнику в  окружении
доброжелательных людей, обласканная самим князем и княгиней  Гризельдой,
боготворимая  рыцарями,  а  все  же  тоскующая   по   своему   гусарику,
запропастившемуся где-то в Сечи. Но наступит наконец день, когда гусарик
вернется. Сам Хмельницкий обещал ему свободу, а  лавина  казацкая  между
тем катится и катится к порогу Речи Посполитой,  но,  когда  разобьется,
придет конец печалям, горестям и тревогам.
   Лавина и правда катилась. Хмельницкий, не мешкая,  свернул  лагерь  и
двинулся навстречу гетманскому сыну. Силы его были теперь и в самом деле
могучи, ибо вместе с казаками Кречовского и чамбулом  Тугай-бея  вел  он
около двадцати пяти  тысяч  хорошо  подготовленных  и  рвущихся  в  дело
бойцов. О войске Потоцкого достоверных  известий  не  было.  Перебежчики
сообщали, что у  него  две  тысячи  тяжелой  кавалерии  и  около  дюжины
пушчонок. При таковом соотношении исход сражения  угадать  было  трудно,
ведь одной атаки страшных гусар зачастую бывало довольно, чтобы  одолеть
десятикратно превосходящие силы.  Так,  Ходкевич,  гетман  литовский,  с
тремя тысячами гусар разбил в пух и прах под Кирхгольмом  в  свое  время
осьмнадцать  тысяч  отборной  пехоты  и  кавалерии  шведской;  так,  под
Клушином одна панцирная  хоругвь  в  ошеломительном  броске  расколотила
несколько тысяч английских и шотландских наемников. Хмельницкий об  этом
знал и поэтому шел, как  сообщает  хронист,  неспешно  и  осмотрительно:
"...многими уму своего  очима,  яко  ловец  хитрый,  на  вшыстке  строны
поглядая и сторожу на милю и далее од обозу маючи" . Так  подошел  он  к  Желтым  Водам.  Снова  были
схвачены два языка. Они тоже подтвердили малочисленность коронных сил  и
донесли, что каштелян через Желтые Воды уже переправился.  Услыхав  это,
Хмельницкий тотчас остановился и стал вести необходимые фортификационные
работы.
   Сердце его радостно билось.  Если  Потоцкий  решится  штурмовать,  от
поражения гетманскому сыну не уйти.  В  поле  казакам  с  панцирными  не
сравниться, но, окопавшись, дерутся  они  отменно  и  с  таким  огромным
преимуществом в силах штурмы  отобьют  обязательно.  Хмельницкий  весьма
рассчитывал на молодость и неопытность  Потоцкого.  Однако  при  молодом
каштеляне  находился  бывалый  воин,  живецкий  старостич   пан   Стефан