- Здорово, пан полковник! Что это за гостей ты ведешь к князю?
   Чтобы не задерживаться, пан Михал не отвечал  на  вопросы,  и  рыцари
дошли так до главного замкового здания, где стояли на  страже  княжеские
янычары в кольчугах и высоченных белых шапках.
   В сенях и на главной лестнице, уставленной  апельсиновыми  деревьями,
давка была еще больше, чем во дворе. Тут обсуждали  арест  Госевского  и
кавалера  Юдицкого;  все  уже  открылось,  и  умы  были  возбуждены   до
крайности. Все  диву  давались,  терялись  в  догадках,  негодовали  или
хвалили князя за прозорливость; все надеялись, что  сам  князь  раскроет
загадку, и потому потоки людей текли по широкой лестнице наверх, в  залу
аудиенций,  где  князь  в  эту  минуту  принимал  полковников  и  знать.
Драбанты, стоявшие вдоль каменных перил, сдерживали  напор,  то  и  дело
повторяя:  "Потише,  потише!"  -  а   толпа   подвигалась   вперед   или
приостанавливалась на минуту, когда драбант алебардой  преграждал  путь,
чтобы передние могли пройти в залу.
   Наконец в растворенных дверях блеснул лазурный свод, и наши  знакомцы
вошли внутрь. Взоры их привлекло прежде всего возвышение в глубине,  где
толпился избранный круг рыцарей и знати  в  пышных  и  пестрых  одеждах.
Выдавшись из ряда, впереди  стояло  пустое  кресло  с  высокой  спинкой,
увенчанной золоченой княжеской шапкой, из-под которой ниспадал сине-алый
бархат, опушенный горностаем.
   Князя еще не было в зале; но Гарасимович, ведя по-прежнему  за  собой
рыцарей, протиснулся сквозь толпу собравшейся шляхты к маленькой  двери,
укрытой в стене сбоку возвышения; там он велел им подождать, а сам исчез
за дверью.
   Через минуту он вернулся и доложил, что князь просит рыцарей к себе.
   Оба Скшетуские, Заглоба  и  Володыёвский  вошли  в  небольшую,  очень
светлую  комнату,  обитую  кожей  с  тиснением  в   золотые   цветы,   и
остановились, увидев в глубине, за  столом,  заваленным  бумагами,  двух
человек, поглощенных разговором. Один из них, еще молодой,  в  иноземной
одежде и в парике, длинные букли которого ниспадали ему на плечи, шептал
что-то на ухо старшему, а тот слушал, насупя брови,  и  кивал  время  от
времени головой, до того увлеченный предметом разговора, что не  обратил
внимания на вошедших.
   Это был человек лет сорока с лишним, огромного  роста,  широкоплечий.
Одет он был в пурпурный польский наряд, застегнутый у  шеи  драгоценными
аграфами. Лицо у него было большое, и черты дышали спесью,  важностью  и
силой. Это было львиное лицо воителя и в то же время гневливого владыки.
Длинные, обвислые усы придавали ему угрюмый вид, и все  оно,  крупное  и
сильное, было словно высечено из мрамора тяжелыми ударами молота.  Брови
в эту минуту были насуплены от  напряженного  внимания;  но  легко  было
угадать, что, если он насупит их в гневе, горе людям, горе  войскам,  на
которых обрушится гроза.
   Таким  величием  дышал  весь  облик  этого  человека,  что   рыцарям,
глядевшим на него, казалось, что не только эта комната, но и весь  замок
для него слишком тесен; первое впечатление не обмануло  их:  перед  ними
сидел Януш Радзивилл, князь биржанский и дубинковский, воевода виленский
и великий гетман литовский, кичливый и могучий  властелин,  которому  не
только мало было всех титулов и всех необъятных владений, но тесно  было
даже в Жмуди и Литве.
   Младший собеседник князя, в длинном парике и  иноземном  наряде,  был
князь  Богуслав,  двоюродный  его  брат,  конюший   Великого   княжества
Литовского.
   Минуту он все еще  что-то  шептал  на  ухо  гетману,  наконец  громко
произнес:
   - Так я поставлю на документе свою подпись и уеду.
   - Раз уж иначе нельзя, тогда езжай, князь, -  ответил  Януш,  -  хотя
лучше было бы, если бы ты остался, ведь неизвестно, что может статься.
   - Ясновельможный князь, ты все уже обдумал зрело, а там надо вникнуть
в дела; засим предаю тебя в руки господа.
   - Да хранит господь весь наш дом и умножит славу его.
   - Adieu, mon frere!
   - Adieu!
   Оба князя протянули друг другу  руки,  после  чего  конюший  поспешно
удалился, а великий гетман обратился к прибывшим.
   - Прошу прощения за то, что заставил вас ждать, - сказал  он  низким,
протяжным голосом, - но меня сейчас рвут на части, минуты нет свободной.
Я уж знаю ваши имена и рад от всей души,  что  в  такую  годину  господь
посылает мне таких рыцарей. Садитесь, дорогие гости. Кто из вас  пан  Ян
Скшетуский?
   - К твоим услугам, ясновельможный князь, - проговорил Ян.
   - Так ты, пан, староста... погоди-ка... забыл...
   - Я никакой не староста, - возразил Ян.
   - Как не староста? - прикинулся удивленным князь, нахмуря свои густые
брови. - Тебе не дали староства за подвиг под Збаражем?
   - Я никогда об этом не просил.
   - Тебе и без просьб должны были дать. Как же так?  Что  ты  говоришь?
Никакой не дали награды? Совсем забыли? Мне странно это. Впрочем,  я  не
то говорю, никого это не должно удивлять, ибо теперь жалуют только  тех,
у кого спина, как ивовый прут, легко гнется. Скажи на милость, так ты не
староста! Благодарение создателю, что ты сюда приехал, ибо у нас  память
не так коротка, и ни одна заслуга не останется у нас без награды, в  том
числе и твоя, пан полковник Володыёвский.
   - Я ничего еще не заслужил...
   - Предоставь мне судить об этом, а пока возьми вот этот документ, уже
заверенный в Россиенах, по которому я отдаю тебе в пожизненное  владение
Дыдкемы. Неплохое это именьице, сотня плугов каждую весну выходит там  в
поле на пахоту. Прими от нас его в дар, больше мы дать не можем, а  пану
Скшетускому скажи, что Радзивилл не забывает ни своих  друзей,  ни  тех,
кто под его водительством верой и правдой послужил отчизне.
   - Ясновельможный князь... - в замешательстве пробормотал пан Михал.
   - Не надо слов, и ты уж прости, что так мало я даю, но друзьям  своим
скажи,  что  не  пропадет  тот,  кто  свою  судьбу  разделит  с  судьбою
Радзивиллов. Я не король, но если б я им был, - бог свидетель!  -  я  не
забыл бы никогда ни Яна Скшетуского, ни Заглобы...
   - Это я! -  сказал  Заглоба,  живо  подавшись  вперед,  ибо  его  уже
разбирало нетерпение, почему это его до сих пор не помянули.
   - Я догадываюсь, что  это  ты,  мне  говорили,  что  ты  человек  уже
немолодой.
   - Я с твоим отцом, ясновельможный князь, в  школу  ходил,  а  у  него